Я помню множество мелочей, которыми был наполнен каждый день нашей жизни и которые со временем не стираются, а лишь становятся всё отчётливее. На день рождения она подарила мне ёжика. Я вышел на кухню пить кофе, а с блюдца на столе на меня смотрел вязаный ёжик… Помню, как однажды мы с ней кормили друг друга с рук у раскрытого холодильника всякой вкуснятиной, причём рыбные консервы отлично сочетались с пирожными и взбитыми сливками. А летом мы любили сидеть на крыше ночи напролёт под звёздами и разговаривать.
…Незадолго до того дня она разбила большое зеркало в прихожей. Весь день проплакала рядом со мной на диване – она верила во все глупые приметы. Я не суеверный, но иногда поневоле задумываюсь: а что, если бы зеркало не разбилось? Она была бы сейчас жива?.. Я знаю, что нельзя думать об этом, но временами ничего не могу с собой поделать, когда отчаяние и тоска берут верх над здравым смыслом. Нам ведь всегда хочется найти разумную причину непоправимого…
Они с отцом попали в аварию, когда возвращались из деревни. Пьяный водитель «КамАЗа» выехал на встречную полосу, не справился с управлением и врезался в их старенькую «Ниву». Отец отправился в реанимацию, а она погибла на месте.
Может, потому, что я не видел её мёртвой, я не могу поверить в то, что её больше нет. Наверное, именно поэтому я всё ещё жив и не сошёл с ума. Мне кажется, что наша разлука – не навсегда, что она просто ушла куда-то ненадолго, но я готов ждать её до бесконечности. Так легче.
Вначале я видел её повсюду. Она заходила в магазин, стряхивая с зонтика воду. Поправляла волосы перед витриной. Садилась в автобус прямо перед моим носом. Мелькала в толпе на недосягаемом расстоянии. Я никогда не видел её лица. Наверное, это была защитная реакция – мозг боялся, что я её не узнаю, что это окажется не она или наоборот… Я почти месяц просидел дома, отдав родственникам все её фотографии. Разумеется, все вещи тоже напоминали о ней, но это хотя бы была не она сама. Потом горе начало притупляться, а я – возвращаться в норму. Сам, без помощи психологов, хотя многие и советовали.
Конечно, я понимаю, что должен жить дальше. Жить без неё. С кем-то вместо неё. Я даже пытался как-то завести роман. Познакомился с девушкой в кафе, повёл её гулять в парк. Нет, не в наш, совсем в другом районе. Мы шли и разговаривали, а я вдруг увидел, как впереди идущая девушка замедляет шаг, оборачивается… Это была она, мой Лучик! Она посмотрела на меня укоризненно, с болью, а глаза были полны грусти. Потом она ушла, не оглянувшись ни разу. И я ушёл, извинившись перед той девушкой. Может быть, и не было впереди никакой Иринки. Может, она была лишь плодом моего измученного сознания. Может быть. Но в тот момент я понял, что мне не нужен больше никто. Мы – долгое эхо друг друга. Долгое. Очень долгое. Она будет звучать в моём сердце всегда, пока я хочу её слышать. Мы – звёздная память. Пока я хочу её помнить.
…Небо начало хмуриться, поднялся ветер, по глади пруда побежала рябь. Я встал со скамейки, поплотнее закутал горло шарфом. На моём месте остались лежать две красные гвоздики, а я уходил всё дальше по аллее. Ветер подхватил с дорожки охапку листьев и швырнул в меня, напомнив мне напоследок о наших с Иринкой дурачествах. Снова эхо. Слабый отголосок урагана счастья. Это тоже часть моей памяти, от которой никуда не деться. Да я и не хочу.
Должен ли я хранить ей верность? Ответ: наверное, нет. Буду ли я хранить верность? Ответ: да, буду. Без всяких «наверное». Потому что точно знаю: когда-нибудь я снова увижу её. Она легко заденет меня рукавом своего светло-серого плаща, проходя мимо. Задумчиво и спокойно глянет на меня из-под ярко-жёлтого, не по-осеннему нарядного зонтика, и в глазах промелькнёт на секунду лёгкая тень грусти. Она скажет: «Хватит хмуриться, Ёжик, сегодня и так пасмурно». Или не скажет. Но я всё равно её услышу…
Конец