- Тамма бель-е, - сказал Хочуван себе в усы.
Надо было бы, конечно, принять в организм сто с прицепом - для поправки, но в карманах свистел ветер - по нулям. Хочуван вспомнил вчерашний день, так хорошо начавшийся с урока ойкуменского, с нового счастливого чувства ума и науки, закрепленных свежим пивом, общением с уважаемым человеком. Вчера он хотел было проводить Ивана Андреевича до дома, но ребята подошли, окружили, понеслась душа в рай. Никулин быстренько попрощался и ушел. Хочуван, разогретый общностью интересов, - как-никак, им было о чем поговорить с преподавателем, - порывался за ним. Не пустили; гогоча, крепкими, как и у самого Хочувана, Руками ухватили его за клетчатую рубаху.
Добавили по маленькой. Была заначка, пять рябых - слизнули.
- Слышь, Верунчик... Верусик, - заканючил Хочуван, согнув спину перед прилавком
диспетчерской, - Выручи до завтра, а? Троячок... А? Не мне - организму надо...
- Не говори, Алексей, и не говори!
- Ты ж всегда, как мать родная...
- Иди... мать... - сказала диспетчерша, хватаясь за телефон, - а то путевку не дам. Будешь работать сегодня?
Хочуван, вздохнув, отошел с путевым листом от прилавка, схватил было за руку хозяина "уазки" - персоналки Жихарева, тот возил председателя райпо, всегда был при деньге.
- Нету!- отрезал тот.
- Жлоб сучий!- сказал ему Хочуван, - Попроси еще зажигание переставить.
- Ага, - сказал на это Жихарев равнодушно.
Матерясь и время от времени сплевывая в окошко кабины, Хочуван выехал, со скандалом и криком, без очереди налил на нефтебазе полную бочку и порулил по проселку. У концевого вентиля бензовозки неслышно для водителя билась о сталь маленькая латунная пломбочка.
Звук толкал машину вперед: сколько? - полметра клиренс, тонкие ржавые ромбики стальных рессор, подвеска, над метровым колесом - ступень кабины, сиденье персидского шаха - мягкое - еще полметра, да еще столько же. Метр туловище - с руками за баранкой. И сверху, от дороги совсем высоко-голова с усами. Двигатель натужно гудел, и с высоты широкий мир разворачивался перед глазками Хочувана. Неизменным, постоянным было стекло кабины - на его выпуклый лоб нависли, словно черные прядочки, щетки дворников, а все остальное менялось под взглядом. На поворотах, чуть переложи, словно штурвал, баранку, передок машины начинало тянуть вбок, и округа скользила со стороны на сторону, словно в игровом автомате, и втягивалась под идущее малым радиусом колесо, быстро мелькающее из-под крыла грубыми, родными ребрами покрышки. Сплюнув, Хочуван перекладывал штурвал в обратную сторону, и колесо уходило в глубь, в нутро машины, округа начинала скользить назад, и капот снова нависал над дорогой впрямую, двигатель под клепаным зеленым листом вскидывался на перегазовке, но болты держали его мертво, и двигатель тянул свое "а, а, а, а", и под вой грунтовка кушалась безостановочно, и становилась, пережеванная колесами, стоячим на жаре облаком коричневой пыли. Облако не сходило десять-пятнадцать секунд - там, где прошла машина Хочувана, вмиг набивавшиеся взвешенной пылью глаза идущего по дороге не видели ничего, губы выплевывали песчаную пудру:
- У, падла! Ездиют!
Дорога, как всегда, угомонила, успокоила. Дорога понимала, говорила, хотя, наверное, не знала по-ойкуменски. За час Хочуван сделал три четверти маршрута, и его лицо устало раздобрелось, щеки опустились, усы, тоже опустившись, выгнулись сами по себе вверх, словно живущие отдельной жизнью. Хочуван замурлыкал из Аллы Пугачевой, чуть перефразируя текст:
крыша неновая,
крыша... евая,
папа!..
Он даже покрутил головой от удовольствия - искусство, едри его! Полезное дело!
...папа!
Купил автомобиль!
На обочине, левыми колесами заехав в кювет, а правыми смяв зеленую стенку пшеницы, стояли такие же зеленые "Жигули". Владелец сидел в кювете спиной к дороге и, повернув шею, равнодушно глядел на приближающийся ЗИЛ, потом, сообразив, вскочил. Шевелюра владельца была светло-русой, российской. Увидев такое дело, Хочуван остановился. Облако пыли, тянувшееся за ним, качнулось по инерции вперед и тоже остановилось, рассеиваясь. В коричневом тумане снова прорезались зеленые "Жигули" и выставленный человеческий зад в джинсах - автомобилист, не успев забежать в кабину, отвернулся от пыли и зачем-то встал на четвереньки. Поднявшись, он неприязненно посмотрел на Хочувана. Под волосами у него, отметил Хочуван, поблескивала начинающаяся лысина. "Нервный", - подумал Хочуван и спросил:
- Че, помочь? - До Кратова дотяни - трешку дам, - выговорил владелец, усмехаясь и снова усаживаясь в кювете.
- Щедрый ты, бля, - доброжелательно сказал Хочуван, не обидевшись, - Я как раз из Кратова рулячу, направо... Че встал-то?
- Бензин. Забыл заправиться, - владелец отвернулся.
- Эх, ты, Петя.
- Проезжай, проезжай... Вася... Пыли меньше.
Хочуван повернулся, пошел и вытащил из-под сиденья шланг.
- На! Сосать умеешь?
- Сосет знаешь кто? - сказал владелец, приподымаясь, - У тебя ж дизель!
- Много ты знаешь... Глаза разуй. На, подставляй!
Хочуван привычно сорвал пломбочку, зачмокал, и в жестяное ведро хлынула, звеня о край, янтарно-зеленая струя. Хочуван сплюнул под ноги. По горло напитанная железная бочка отдавала малую часть.
- Сколько тебе? - спросил владелец, вылив бензин в бедро "Жигулей", По госцене небось, скажешь? Не даром небось наливаешь-то?
За ведро Хочуван обычно брал пятерку, пятерку - и за услуги на дороге. Пятерка была стандартной таксой, не очень большой, чтобы вызвать протесты, но и не очень маленькой, чтобы не утешить нарушавшего закон. И сейчас Хочуван собрался было сказать "пятерик!", но тут блондин неожиданно вякнул:
- Белькербау, белькербау, а как помочь, так нет их! Бляди!
У Хочувана отвисла варежка. - Че ты сказал? - он изумленно шагнул к блондину, - Повтори, ну!
- А ниче! - заорал тот, не испугавшись, - Благодетель, т-твою мать! У госуда-арства воруешь! - Он заюлил голосом: - Который раз-то останавливаешься, а?
- А ты не воруешь? - спросил Хочуван, краснея носом.
- Я вынужденно! Вынужденно! Тут заправки нет! А ты, сука, пользуешься нашим положеньем! Кровопиец!
Владелец "Жигулей", видимо, чувствовал силу - здесь, на дороге, они были совсем одни и, скажем, монтировка в руках Хочувана, древнее оружие шоферов, могла запросто пройтись по его голове и ребрам. Но он не боялся. Заправившись, он, видимо, собирался рассчитаться кулаками. У Хочувана тоже было этой монеты вдоволь. Разведя руки, словно ловя курицу, он пошел на орущего.
- Ну, давай, давай, - сказал тот, поворачиваясь как-то боком и перенося вес тела на отставленную назад ногу - Хочувана собирались угостить классической "йекой"* в живот, - Давай, бум белькербау думча!
-----
* Каратистский удар ребром ступни, очень сильный.
-----
Хочуван остановился.- Че ты выступаешь-то, чудила с Нижнего Тагила? Ну... я тебе так налил. Вижу - свой парень, ойкуменец, в кювете кукует... Помогать друг другу надо, е-мое. А ты орешь...
Хочуван потрогал усы. В глазах у владельца что-то мелькнуло. Он напряг мускулы, которые, собравшись и приготовившись, требовали работы, и расслабился, все еще готовый к резкому довороту и удару с оттягом - нога вошла бы как раз над потрескавшимся стареньким ремнем дурака-водилы, шок наступил бы минут на тридцать-сорок минимум.
- Помог? - спросил владелец, оттопыривая губу.
- Ну, помог.
- Вот и чапай дальше. Спасибо.
Хочуван снова потрогал усы и помолчал немного.
- На здоровье, - сказал он наконец, - На здоровье. Бум белькербау думча, приятель.
Выйдя из-за машины, автолюбитель смотрел на облако пыли, ползущее вдоль поля, немного раскаиваясь и все-таки жалея, что не удалось приложить шоферюге. "Идиот, -подумал он о Хочуване, - Вот идиоты!" Он захихикал, вдруг увидев, что хочувановское ведро, забытое в пылу оскорбления, валяется а колее, бросил ведро в багажник, хлопнул дверцей и покатил в город.