Выбрать главу

Появление Люсиль — это каждый раз театральное действо. Клара давно поняла, что готовиться бесполезно: шок неизбежен. В повседневную жизнь врывается роскошь, сказка и красота. Высокое, тонкое, почти неземное создание. Точеные ноги, узенькая талия, крепкая, прекрасная грудь, огромные, глубокие серо-зеленые глаза, высокие скулы, безупречный цвет лица. И в довершение всего — ощущение легкости и элегантности. Сегодня она в длинном белом шерстяном пальто, черных кожаных брюках и пушистом белом кашемировом свитере. Интересно, Люсиль знает, что свитер не обязательно бывает из кашемира? Из-под свитера выглядывают полы длинной белой шелковой рубашки, острый воротничок и манжеты. Звенят браслеты, большие часы свешиваются с правого запястья. Длинные светлые волосы рассыпаны по плечам. Она снимает пальто, протягивает его Кларе, и та, вешая его в гардероб, косится на лейбл: «Черрути». Однажды Люсиль забыла у Клары черный плащ от Сен-Лорана и никогда потом о нем не спрашивала. Люсиль покупает одежду не для того, чтобы ее носить, а чтобы изымать из продажи…

Потом Люсиль привычным жестом опускает голову, длинные волосы каскадом падают вниз, она ловко подхватывает их и перекидывает на левое плечо. Клара узнает каждый жест, каждую ноту в звоне золотых браслетов, даже запах духов: они все ими пользовались, потому что их, а не что-то другое, выбрала Люсиль. «Шалимар»… На несколько секунд она переносится в прошлое. Вновь становится маленькой Кларой Милле, с благоговением смотревшей на красавицу-подругу. И внезапно чувствует себя некрасивой. Некрасивой коротышкой с тремя волосинками на башке, прыщами под слоем пудры, желтыми зубами и слишком яркой помадой на губах. Некрасивой и бедной. Женщиной второго сорта, низшей расы. Никогда ее так сильно не мучило чувство неравенства и несправедливости, как рядом с Люсиль. Неправда, что все рождаются равными. Неправда, что не в деньгах счастье. Деньги помогают мечтам сбываться. Избавляют от повседневности. Но одновременно Клара отмечает про себя, как шикарно смотрится длинная рубашка под широким свитером. Надо иметь в виду. И ботиночки из черной замши, тоненькие, высокие. «Вот только на деньги, за которые были куплены эти ботиночки, — думает Клара, — Касси мог бы прожить два месяца, не торгуя краденым».

— А другие что, не пришли? — удивленно спрашивает Люсиль.

— Пришли-пришли, они в ванной… Пробуют новую косметику.

— Рада тебя видеть. Как поживаешь?

— Отлично. Как Дэвид?

— Уехал утром на охоту в Шотландию… Переночует в Лондоне и завтра вечером вернется.

— Так ведь на завтра объявлена забастовка работников «Эр Франс».

— Он улетел на личном самолете.

— Ах боже мой, конечно! Вот я глупая! Вечно забываю, что имею дело с небожителями!

Она шутливо клонит голову, словно пригорюнившись. Люсиль хлопает ее по плечу и плюхается на диван.

— Уфф! Как же здесь хорошо! Что-то я подустала в последнее время от небожителей…

Она роняет сумку рядом с собой. Сумка, естественно, «Гермес», вроде котомки; никаких пошлых признаков марки, как бывает на товаре дешевых имитаторов. Небось уникальная модель, сшитая специально для мадам Тайм. Мадам Дэвид Тайм. Клара смотрит на сумку и вновь падает духом. Ей всегда нужно время, чтобы оправиться от ударной волны, вызванной Люсиль.

— Слушай, я в самолете на обратном пути встретила для тебя клиента. Американец, подыскивает большое помещение в Париже. Что-нибудь оригинальное… Я дала ему твой телефон.

С тех пор как Клара прекратила общаться с Люсьеном Матой, клиентов ей поставляет Люсиль. Или дает знать о нужных сделках.

— Найду. Мне сейчас и вправду нужно поработать…

— Тяжелые времена?

— Не то слово… Я думала, может, стоит сменить профессию, но сейчас везде одно и то же! Стройки замораживают. Людей выкидывают на улицу. Даже в крупных архитектурных фирмах увольняют со страшной силой. Все боятся: лишний раз сходишь пописать — потеряешь место! Так и сидят, привинченные к стульям до девяти вечера! Сама понимаешь, это не по мне… хуже вообще ничего не придумаешь…

Она вздыхает, и Люсиль про себя удивляется. Этот внезапный пессимизм вовсе не в духе Клары. Клара всегда поражала ее своей жизненной силой, оригинальностью и веселым нравом. Люсиль завидует ей. И потому ей нравится, когда она чувствует, что подруга в ее присутствии комплексует, испытывает еле уловимое отвращение к самой себе. Если Клара берет на заметку наряды Люсиль, то Люсиль берет на заметку кларино отношение к жизни. «К моей бы красоте да ее характер…», — часто думает она.

Из ванной выходят Жозефина и Аньес. Жозефина славно потрудилась. Аньес уже не похожа на сдутый шарик. Она надела длинную клетчатую рубашку — рубашку Рафы. Он всегда такие носит в мастерской. У него их целая коллекция. Покупает их на распродаже в Монруже. Рисует на этикетке маленький кабалистический знак, чтобы домработница стирала их отдельно, на программе стирки шерсти. В отношении шмоток он бывает редкостным аккуратистом. Клара стащила у него эту рубашку. Он ничего не сказал, но ему явно не понравилось, что она взяла его вещь без спроса. Клара не любит, когда кто-то, кроме нее, надевает эту рубашку. Она в ней спит, когда ей особенно не хватает Рафы. Не дай бог Аньес унесет ее домой и забудет отдать. Теперь буду об этом думать весь вечер… Она берет себя в руки и гонит из головы мелочную мыслишку.

— О! Забавно! У меня такая же рубашка! — восклицает Люсиль, подходя к Аньес и Жозефине поцеловаться.

И осекается, словно сморозила глупость.

— Ну, почти такая же…

— Ладно, шампанское-то будем пить или как? — беспокоится Жозефина, больше всего боясь, что все замолчат и Аньес снова начнет плакать.

В ванной она наизнанку вывернулась, пытаясь избавить Аньес от черных мыслей. Ей не удалось даже ввернуть свою историю про Джерри Холл. Аньес не слушала и все твердила:

— Ты не рассердилась из-за того, что я тут наговорила про тебя и Амбруаза, нет, не рассердилась? Я правда так думала, но я все равно тебя очень люблю, знаешь, очень-очень люблю… И Клару… Думаешь, она обиделась? Я так вас обеих люблю, и в то же время иногда на вас злюсь. Вы меня бесите. Как ты думаешь, это зависть?

— Да нет же, нет, — отвечала Жозефина, припудривая ей лицо, — нет же, птичка моя, у всех иногда бывают гадкие мысли. Когда тебе грустно, когда плохо, они и приходят… Когда оглядываешься назад, вспоминаешь детство, маму с папой, тебе становится очень-очень грустно, и ты говоришь себе, что жизнь несправедлива. Но в душе-то ты меня любишь, я знаю. А ну-ка, улыбочку!

Аньес жалко улыбнулась, всхлипывая, и пришлось заново пудрить покрасневший нос. Видно, что плакала, думает Жозефина, оценивающе глядя на Аньес, которая изо всех сил старается держаться перед Люсиль. И почему они всегда стараются держаться, как только приходит Люсиль?

— Пить-то будем? — повторяет Жозефина, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— Я забыла бутылку в машине, — хнычет Аньес. — «Дом Периньон», я специально для вас купила…

— Подумаешь, какое дело! Разопьешь с Ивом! Возьмем из моего запаса! — откликается Клара нарочито бодрым голосом.

Она тоже чувствует, что ситуация может повториться.

— Только надо будет положить в него лед, а то я забыла сунуть его в холодильник!

— Но я его купила для вас! Я ему даже не сказала! — срывается Аньес.

Люсиль слушает в полном недоумении.

— Не нервничай так, птичка моя, — говорит Жозефина. — Сейчас схожу за твоей бутылкой. Давай ключи от машины. Ты где припарковалась?

— Не помню, — всхлипывает Аньес и снова рыдает.

— Послушайте, кто-нибудь может объяснить, что происходит? — интересуется Люсиль. — Видок у вас у всех, прямо скажем, странный…

— Объясни ей, Клара. Мы с Аньес отправляемся на поиски «Дом Периньона». Ну пошли уже, — бросает она подруге, безучастно сидящей на диване.

Как только за ними закрывается дверь, Люсиль поворачивается к Кларе, ожидая объяснений. Клара, поколебавшись, решает все ей рассказать. Люсиль слушает, а потом, понурившись, лезет в свою котомку, выуживает сигарету и, нервно щелкая зажигалкой, пытается закурить. И Клара вдруг замечает, что прекрасная Люсиль в страшном волнении, даже в смятении.

— Мне тоже надо вести дневник. Я долго вела, мне помогало… У меня столько вопросов к самой себе!