В этом году зима в Ясеневку пришла рано. Навалилась пышной белой пеленой ровно в самом конце октября. Пнула легким морозцем, ущипнула селян за бока, а через пару недель и вовсе сковала льдом мелкую речушку. Мальчишки, невзирая на все запреты взрослых, играли на тонком речном льду, но, все же, осторожничали и далеко от берега не уходили. Да и вряд ли Ясю – так местные жители называли речку – можно было считать опасной. Ирина помнила свою молодость – уже тогда Яся едва доходила ей до кончика носа, с годами уж точно обмельчала. Женщина остановилась на узком мостике, прижимая к себе вязанку хвороста, и задержалась взглядом на западе. Только ровное бело-голубое небо. И тишина.
До линии фронта отсюда было далеко. Ирина верила, что не дойдут фашисты сюда, не пустят их наши солдаты. В прошлом месяце младший сын письмо с фронта прислал, говорит, держат они фашистского гада, держат. Не видать Гитлеру советской земли, бежать назад до самого Берлина будет еще быстрее, чем сюда пришел. Женщина вдруг улыбнулась: так уж привыкла она делить своих обоих сыновей на старшего и младшего, хотя и разницы между ними было всего-то десять минут. И обоим сейчас уже двадцать. Сильные, крепкие, смелые – все в покойного отца. Как только докатилась до Ясеневки весть о вероломном фашистском нападении на Советский Союз, так оба они и попросились на фронт. На танках сейчас давят захватчиков. Справятся.
Ирина продолжила путь. Среди сугробов селянами были протоптаны узкие тропинки, где два человека могли разойтись с трудом. Впрочем, в лес за хворостом ходили немногие. У кого-то в семье еще оставались старики, от которых можно было бы ждать помощи, или молодежь, которая по тем или причинам не ушла на фронт. Ирине рассчитывать было не на кого. Наколоть дров или срубить дерево ей было не по силам, проще веток сухих в подлеске собрать, благо, и идти тут всего четверть часа.
Двадцать лет назад она приехала в Ясеневку вслед за мужем – да тут его и похоронила спустя десять годков. Нет справедливости все-таки в этом мире, – думала тогда Ирина, но сейчас все казалось другим и выглядело иначе.
Шел второй год войны. Двести человек осталось в селе. Женщины, дети, да несколько стариков. И самым важным жителем для всех стал старый Афанасий. Сельский почтальон, который почту в Ясеневку доставлял, да в соседнюю через поля Березовку. Дважды в неделю – как часы. И в дождь, и в холод: дед Афанасий с неизменной сумкой шел по селу. Принесет фронтовое письмо – счастье, весточка. Жив, значит, муж или сын. А, бывает, молча приходит, кладёт похоронку, да также тихо и удаляется. Тридцать. Столько похоронок за все время уже получили в Ясеневке. Соседка Ирины уже две получила: на сына и сноху, Лариску. Фельдшера, которую призвали на фронт. Вот оно как бывает.
Вот так вернутся мои мальчишки, – подумала в тот момент Ирина. – А друг уже нет…
В то, что сыновья вернутся, женщина верила слепо. По селу слухи разные бродили, что отступает Гитлер, гонят его. Значит, недолго войне осталось быть, не справятся фашистские войска с духом советского солдата.
Снег под сапогами монотонно скрипел. Показались первые дома Ясеневки с возвышающимися вокруг заборов сугробами. Уже вторую зиму некому было в селе снег на улицах убирать, мужских рук сильно не хватало, женщины справлялись сами, как могли. В спокойное довоенные времена любой ясеневец мог на тракторе проехаться и расчистить заносы – и просить не надо было, а теперь, разве что, к весне выделят топливо для техники: на посевные работы. Другое время сейчас. Ирина вздохнула и снова обернулась назад. Где-то там идет война. Далеко отсюда. Здесь, над Ясеневкой, небо ровное-ровное, голубое с синевой и тонкой дымкой облаков, уползающих в сторону подлеска.
Навстречу Ирине показалась прихрамывающая девичья фигурка в наспех застегнутом пальто. Анька, племянница завхоза. Тоже на фронт хотела, только, кто ж ее такую туда возьмет. Женщина помнила, как три года назад взбесившийся конь скинул с себя молодую наездницу, и та почти перестала видеть одним глазом от удара головой.
Девушка поравнялась с односельчанкой, поздоровалась, опустив голову, и свернула к своей калитке. Ирина слегка растерялась: не похоже на Аньку. Несмотря на все свои увечья, та всегда была открытой и болтливой девицей. Слегка поведя один плечом, женщина задумчивым взглядом проследила направление струйки дыма из трубы, наблюдая, как она распадается на маленькие облака и сливается с морозным воздухом, потом прибавила шаг. Ветер покалывал лицо, но Ирина не ощущала этого. Громоздкая вязанка хвороста затрудняла ей шаг, теплый платок наползал на лоб. Женщина остановилась, чтобы перевести дух. У уличного колодца стояла пожилая односельчанка. Тяжелая колодезная цепь пронзительно звенела на морозе.