– Здравствуй, теть Зин! – окликнула соседку Ирина. – Давай, помогу!
И, бросив свою ношу на землю, схватилась за рычаг.
– Как твои ноги? – спросила она.
Зинаида Львовна не ответила. Прищурила подслеповатые глаза на Ирину, посмотрела куда-то вниз, потом снова взглянула на соседку. Казалось, она тоже, как и Анька, боится сказать лишнее слово. Ирина вздрогнула.
– Теть Зин…Двадцать лет тебя знаю, – она ощутила, как погружается ведро в воду и зачем-то заглянула в колодец. – Говори уж, какую думу крутишь…
– Неправильно, Ира, в моем случае говорить что-то… Тут слов нет, а спрашивать – тем более, но уж прости старухе ее любопытство, – Зинаида Львовна стянула с морщинистой руки вязаную варежку, стараясь не встречаться глазами с собеседницей. – Скажи только, кто?
Повисло молчание. Ирина напряженно смотрела на покрытый тонкой коркой льда и снега, колодец, ничего не видя, и пыталась понять смысл фразы. Потом выпрямилась и чуть налегла на рычаг.
– Что значит – кто? – спросила она отрывисто.
– …На кого…похоронка пришла…из твоих пацанов?
Цепь зазвенела, ведро с гулким плеском погрузилось в ледяную воду. Охваченная ужасом, Ирина отпрянула от колодца, едва удержав равновесие.
– Сегодня среда, – промелькнуло в ее мозгу. – Почтовый день!
Кажется, Зинаида Львовна поняла причину такой реакции. Она охнула
– Боже правый…Ты еще почту не получила? Прости бабку…
Но Ирина уже спешила в обратную сторону. К дому, где жил почтальон Афанасий. Бежала, неуклюже размахивая руками и стараясь не упасть. Подошвы слегка стоптанных сапог сильно скользили в утрамбованном снегу, фуфайка расстегнулась, по лицу расплывался алый румянец в противовес белеющим губам. Мыслей не было никаких, вопросов тоже.
– Вот возьму извещение в руки, тогда поверю, – пыталась сказать себе женщина, но голос где-то внутри сообщал, что это уже ничего не изменит. Не бывает таких шуток. И не сейчас.
У калитки к Ирине бросился Дозор. Залаял, припав на передние лапы, зарычал, мотнув головой, и прижал уши. Растерялся. Даже не заметив пса, женщина вбежала во двор и заколотила по оконному стеклу, потом побежала к крыльцу. Не успела.
На пороге появился дед Афанасий в наспех накинутой фуфайке и развел руками.
– Нельзя тебя не заметить, так бежишь… Урониться можешь.
Слов у Ирины не нашлось. Она лишь захватывала белыми губами морозный воздух и всматривалась в лицо старого почтальона, пытаясь в его глазах найти ответы на свои невысказанные вопросы. Тот, видимо, все понял
– Вот же бабоньки, а! – вдруг добродушно усмехнулся дед Афанасий. – Растрындели! Что видели – не знают, но уже разнесли весть всему селу! – и прибавил. – Не тебе пришло…
Ирина на секунду растерялась, соображая.
– Но как же… Селиванова я…
– А то ты одна на всю округу Селиванова! – усмехнулся почтальон, прислоняясь к столбу, поддерживающему подкрылечник, и ущипнул себя за усы. – Мы что? Мы – Ясеневка! А то – в Большую Ясеневку! Вон туда, – он махнул рукой. – За лесом, по ту сторону тракта. А все такие шустрые, усмотрели, пока я почту разбирал, да растрещали лишнего… По ошибке сюда попало, завтра повезу, куда следует.
Дед Афанасий вздохнул. Своей односельчанке весть получилась радостная, а вот кому-то придется доставить и горе. И хотелось бы избежать подобного, да нельзя.
Губы Ирины против воли расползались в улыбке, в глазах блестели счастливые слезы. В воздухе закружились первые снежинки, превращаясь в воду на ее щеках. На заднем дворе протяжно замычала корова.
– Не сдается вот так советский народ, – добродушно кивнул дед Афанасий.
– Мы еще обязательно повоюем, – одними губами сказала женщина и обернулась на запад.. Где-то там, далеко отсюда, взрывались снаряды, гудели самолеты, ехали танки и проливалась кровь. Где-то там солдаты Красной Армии защищали свою Родину. Никто еще не знал, что впереди еще много месяцев войны, много побед и поражений на пути к той, окончательной Победе, в которую все так верили.
Ирина стянула платок с головы и подняла голову: в бело-голубое небо поднималась тонкая струйка пушистого печного дыма.