За «Кровавой Мэри» Фрэн предложила перейти на «ты». Тим с радостью согласился.
— Ты меня не просила, но я расскажу о себе, — начал он. — Ты должна оценить историю, потому что у тебя есть чувство юмора. Мои родители уехали из Гринвича сразу после развода. А развелись они через год после того, как я окончил колледж. В то время я работал в «Гринвич тайм». Издатель называл меня начинающим репортёром, но на самом деле я был мальчиком на побегушках. После этого я больше не жил в Гринвиче.
— Сколько лет прошло с тех пор? — спросила Фрэн.
— Четырнадцать.
Фрэн быстро подсчитала в уме.
— Вот почему при первой встрече ты вспомнил мою фамилию. Ты знал о моем отце.
Тим пожал плечами:
— Да. — Он виновато улыбнулся. Официантка принесла меню, но они оба заказали яйца «Бенедикт», даже не заглянув в него. Когда женщина отошла от столика, Тим сделал глоток «Кровавой Мэри» и продолжал свой рассказ.
Фрэн слушала, как Мейсон говорит о своем дебюте в качестве спортивного комментатора, когда он вел репортажи со школьных игр в маленьком городке к северу от Нью-Йорка, и решила, что у них довольно много обшего. А она, в свою очередь, рассказала о том, как работала стажером на местном телевидении в крохотном городишке неподалеку от Сан-Диего, где самым интересным событием было заседание комитета местного самоуправления.
— Когда начинаешь, приходится браться за любую работу, — заметила Фрэн, и Тим кивнул в знак согласия.
Он тоже был единственным ребенком в семье, но, в отличие от Фрэн, у него не оказалось сводных братьев и сестер.
— После развода моя мать переехала в Бронксвилл, — объяснил он. — Там она выросла, как, впрочем, и мой отец. Она купила дом в городе. Но самое удивительное, что мой отец купил точно такой же в одном с ней квартале. В браке они никак не могли договориться, а теперь ходят друг к другу в гости. Во время моего отпуска мы ходим к отцу на коктейль, а к матери отправляемся ужинать. Меня это поначалу смущало, но зато у них все в порядке.
— Я тоже рада видеть, что моя мать счастлива, она это заслужила, — сказала Фрэн. — Она живет со вторым мужем уже восемь лет. Когда мама узнала, что я еду работать в Нью-Йорк, она предложила мне взять фамилию моего отчима. Тебе, должно быть, хорошо известно, сколько шумихи было вокруг моего отца.
Тим кивнул:
— Все верно. И тебе хотелось последовать ее совету?
Фрэн свернула, потом развернула салфетку для коктейля.
— Нет, никогда.
— Ты уверена, что это разумно, учитывая то, что действие твоей программы будет происходить в Гринвиче?
— Возможно, и не слишком разумно, но почему ты об этом спросил?
— Фрэн, эту ночь я провел на бдении у гроба в Гринвиче. От сердечного приступа в клинике Лэша умерла женщина, которую я знал, когда был еще ребенком. Ее сын — мой друг, он буквально убит горем. Ему кажется, что для нее могли сделать намного больше. Он полагает, что раз ты проводишь расследование, то могла бы пристальнее взглянуть на то, как лечат больных в этой клинике.
— А его матери действительно можно было помочь?
— Не знаю. Вполне вероятно, что мой друг просто потерял голову от горя, хотя я не удивлюсь, если он с тобой свяжется. Его зовут Билли Галло.
— Зачем ему мне звонить?
— Он слышал, что ты заходила в кафетерий клиники Лэша в пятницу. Держу пари, что об этом известно всему городу.
Не веря своим ушам, Фрэн покачала головой:
— Я не думала, что настолько популярна и меня узнают люди. Очень жаль. — Она пожала плечами. — Но я все-таки выудила оттуда интересную информацию, просто поговорив с женщиной-волонтером за стойкой. Скорее всего, она не проронила бы ни звука, если бы знала, что я репортер.
— Этот визит как-то связан с программой, посвященной Молли Лэш? — поинтересовался Тим.
— Да, хотя мне это необходимо для понимания атмосферы. — Фрэн не хотела вдаваться в подробности дела Молли Лэш. — Тим, а ты знаком с Джо Хатником из «Гринвич тайм»?
— Да. Когда я начинал в этой газете, Джо там уже работал. Отличный парень. Почему ты спрашиваешь?
— Джо не слишком высокого мнения о ХМО вообще, но вроде бы считает, что «Ремингтон» не хуже прочих.
— Нет, Билли Галло так не думает. — Тим заметил выражение тревоги на лице Фрэн. — Но не волнуйся, он хороший человек. Просто Билли очень расстроен.
Со стола убрали грязную посуду, официантка принесла кофе. Фрэн огляделась по сторонам. Почти все столики были заняты, в уютном ресторане стоял веселый шум. Тим Мейсон показался ей симпатичным парнем. Возможно, его приятель позвонит ей, а может быть, и нет. На самом деле Тим хотел предупредить, что весь Гринвич за ней пристально наблюдает, а это значило, что снова всплывет история отца.
Пока Фрэн осматривалась, она не заметила сочувствия в глазах Тима и не поняла, что оживила в его памяти образ той восемнадцатилетней девушки, что оплакивала когда-то своего отца.
34
Анна-Мария Скалли согласилась встретиться с Молли в восемь часов вечера в придорожном ресторанчике Роуэйтона, городка, что расположен в десяти милях к северо-востоку от Гринвича.
Место и час встречи назначила сама Анна-Мария.
— Это место не из людных, там спокойно в воскресенье, особенно в такое время, — объяснила она. — Ведь нам обеим не хочется нарваться на кого-то из знакомых.
В шесть часов — Молли понимала, что еще слишком рано, — она уже была готова ехать. Молли дважды переодевалась. В черном костюме она почувствовала себя чересчур разодетой, а джинсы показались ей излишне обыденными. В конце концов она остановила выбор на темно-синих шерстяных брюках и белом свитере с высоким воротом. Волосы Молли подобрала в пучок, вспомнив, как Гэри нравилась такая прическа, особенно когда из нее выбивались локоны над ушами и на шее. Он говорил, что так она кажется ему настоящей.
— Ты всегда само совершенство, Молли, — говорил ей Гэри. — Изысканная, элегантная, из хорошей семьи. Тебе удается в джинсах и водолазке выглядеть как в вечернем платье.
В то время Молли думала, что муж над ней подшучивает. Но теперь она в этом сомневалась. Ей просто необходимо все выяснить. Мужья рассказывают о женах своим любовницам. Она должна выяснить, что Гэри рассказывал о ней Анна-Марии Скалли. «Я буду задавать ей вопросы и попытаюсь узнать, что она делала в тот вечер, когда убили Гэри. В конце концов, у нее были очень, очень веские причины злиться на него. Я слышала, как она разговаривала с ним по телефону».
В семь часов Молли решила, что можно выезжать в Роуэйтон. Из стенного шкафа под лестницей она взяла свой теплый английский плащ и направилась было к двери, но в последний момент передумала, вернулась в спальню, нашла в ящике простой голубой шарф и большие темные очки от Картье. Она купила их шесть лет назад, когда очки эти были на пике моды. Теперь, вероятно, таких уже не носят. Что ж, хоть какая-то видимость маскировки.
Когда-то в гараже на три машины стояли ее «БМВ», «Мерседес»-седан Гэри и простой черный фургон, который он купил за два года до смерти. Молли помнила, как удивилась, когда муж впервые приехал на нем домой. "Ты не охотишься, не ездишь на рыбалку, не ходишь в походы. В твоем «Мерседесе» достаточно вместительный багажник, чтобы туда помещались твои клюшки для гольфа. Зачем тебе фургон? " — спросила она его тогда.
Ей и в голову не приходило, что у Гэри могут быть свои резоны для покупки ничем не примечательной машины.
После смерти Гэри его кузен договорился о продаже «Мерседеса» и фургона. Пока Молли сидела в тюрьме, она попросила родителей продать ее «БМВ». Но как только они узнали, что ее выпускают досрочно, то в подарок купили темно-синий «Мерседес»-седан, который она выбрала по присланному родителями каталогу.
Молли осмотрела машину в первый же день после выхода из тюрьмы, но впервые села за руль только в это воскресенье. Она наслаждалась запахом новой кожи. Молли не водила шесть лет, и ключ зажигания в ладони показался неким символом свободы.