— А что с ними будет, если они потеряют тебя? — напрямую спросила Фрэн.
— То есть?
— Я очень беспокоюсь за тебя, и Филип тоже. И Дженна переживает. Давай говорить откровенно. Существует очень высокая вероятность того, что в понедельник тебя снова возьмут под стражу.
— Наконец-то мы заговорили откровенно. — Молли вздохнула. — Спасибо, Фрэн.
— Послушай меня. Я уверена, что даже если тебе придется вернуться в «Ниантик», ты очень скоро оттуда выйдешь. И это будет не условно-досрочное освобождение, а полное оправдание!
— Когда-нибудь, когда-нибудь, — мечтательно повторила Молли. — Я и не знала, что ты веришь в сказки.
— Перестань, — попросила Фрэн. — Молли, мне не хочется оставлять тебя в таком состоянии, но у меня назначена встреча, она чрезвычайно важна для многих людей, включая и тебя. Иначе я бы никуда не уехала. И знаешь почему? Потому что мне кажется, что ты уже сдалась. Я думаю, что ты решила не являться на заседание совета в понедельник.
Молли вопросительно подняла брови, но не возразила.
— Прошу тебя, Молли, поверь мне. Мы почти докопались до правды. Я в этом не сомневаюсь. Поверь в меня. Поверь в Филипа. Возможно, для тебя это неважно, но он любит тебя. Филип не остановится, пока не докажет, что ты и есть настоящая жертва всех этих событий.
— Мне нравятся строчки из «Американской трагедии», — пробормотала Молли. — Если я не ошибаюсь: «Люби меня, пока я живу, а потом забудь».
Фрэн встала.
— Молли, — ее голос звучал очень спокойно, — если ты в самом деле решишь покончить с собой, то ты сделаешь это, одна или в окружении целой армии. Но должна тебе сказать вот что: я зла на отца за то, что он покончил жизнь самоубийством. Нет, я не просто зла, я вне себя от гнева. Он украл много денег и наверняка отправился бы в тюрьму. Но потом бы он вышел, а я ударила бы во все колокола, встречая его.
Молли сидела молча, уставившись на свои руки. Фрэн нетерпеливо смахнула слезы.
— В худшем случае ты отсидишь свой срок до конца, — сказала Фрэн. — Не думаю, что такое случится, но все же допустим. Ты все равно будешь еще молода, чтобы по меньшей мере лет сорок радоваться жизни. Именно радоваться. Ты не убивала Анна-Марию Скалли. Мы все это знаем, и Филип не оставит от обвинений камня на камне. Так что давай соберись, девочка. В твоих жилах течет голубая кровь. Значит, ты — первый сорт. Так докажи это!
Молли стояла у окна и смотрела вслед отъезжающей машине Фрэн. «Хорошие слова, Фрэн, ты пыталась меня ободрить, но слишком поздно. Во мне не осталось ничего первосортного».
84
Доктор-отшельник нетерпеливо ждал появления Фрэн Симмонс. Наконец ее автомобиль показался на подъездной дорожке. Она позвонила в дверь ровно в семь часов, и это его порадовало. Он, ученый, был пунктуален сам и ожидал пунктуальности от других.
Он открыл дверь и в старомодной изысканной манере выразил радость от встречи с Фрэн.
— Почти двадцать лет я прожил здесь под именем доктора Адриана Лога, и все считали меня офтальмологом на пенсии, — сказал он. — Мое настоящее имя, и я с удовольствием называю его, Адриан Лоу. Но вы его уже знаете.
Фрэн видела в журналах его фотографии двадцатилетней давности, и на них был запечатлен куда более крепкий мужчина, чем тот, что стоял перед ней. В нем было меньше шести футов роста, худой, немного сутулый. Редеющие волосы стали почти белыми. Любой назвал бы выражение бледно-голубых глаз добрым. Манера поведения была скорее почтительной, почти застенчивой, когда он пригласил Фрэн в маленькую гостиную. Она выбрала кресло с жесткой спинкой, а не качалку, предложенную хозяином дома.
В целом Адриан Лоу оказался совсем не таким, каким мысленно рисовала его Фрэн. А чего, собственно, она ожидала? Пожалуй, после прочитанных статей и всего, что Фрэн узнала о нем, Адриан Лоу представлялся размахивающим руками фанатиком с горящими глазами или копией нацистского доктора-убийцы.
Фрэн уже собиралась спросить, позволит ли доктор записать интервью, когда Лоу сказал:
— Я надеюсь, что вы не забыли диктофон, мисс Симмонс. Я не хочу, чтобы меня, цитировали неверно.
— Разумеется, доктор. — Фрэн открыла сумку, достала диктофон и включила его. Не стоит давать ему понять, как много ей уже известно. Надо задать все приготовленные вопросы. Эта пленка сможет стать важной уликой.
— Я намерен провести вас в лабораторию и все рассказать там, но сначала позвольте мне объяснить, почему вы здесь. Нет, вернее, почему я оказался здесь. — Доктор Лоу со вздохом откинулся на спинку кресла. — Мисс Симмонс, вы наверняка слышали выражение «нет худа без добра». Это наиболее верно, если говорить о медицине, где постоянно необходимо делать выбор, иногда очень непростой.
Фрэн слушала Адриана Лоу, никак не комментируя его слова, а доктор негромко, иногда оживленно, излагал свои взгляды на медицинский уход и на необходимость вложить другой смысл в понятие «лечение хронических больных».
— Иногда необходимо прекратить лечение, и я говорю не только об отключении систем жизнеобеспечения, — говорил он. — Предположим, человек перенес третий инфаркт, или ему уже больше семидесяти, а он больше пяти лет пользуется гемодиализом или потратил огромные деньги на неудачную пересадку сердца или печени. Не пора ли таким людям платить по счетам? Это же божья воля, так почему мы должны сражаться с неизбежным? Пациент может не соглашаться, разумеется, да и семья может подать иск. Вот почему должен существовать совет, обладающий властью ускорить неотвратимый финал, не обсуждая это ни с пациентом, ни с его родственниками, избавляя, таким образом, медицинское учреждение от дальнейших трат. Этот совет должен принять объективное, клинически обоснованное, научное решение.
Фрэн в ужасе слушала изложение невообразимой теории.
— Правильно ли я вас поняла, доктор Лоу? Ни пациент, ни его семья не только не смогут как-то повлиять на это решение, но даже и не узнают о том, что пациента решено умертвить?
— Совершенно верно.
— И вы также утверждаете, что больные люди должны стать подопытными животными для экспериментов, которые будете ставить вы и ваши коллеги?
— Дорогая моя, — снисходительно ответил Лоу, — у меня есть одна пленка, и я хочу, чтобы вы ее посмотрели. Возможно, это поможет понять, почему так важны мои исследования. Вы, вероятно, слышали о недавней смерти Наташи Колберт, молодой женщины из влиятельной и богатой семьи.
Фрэн не верила своим ушам. Господи, неужели он сейчас признается в том, что сделал с Наташей?
— Произошло печальное недоразумение, и вместо обычного физиологического раствора мисс Колберт был введен препарат, предназначенный для хронически больной пожилой пациентки.
В результате она впала в необратимую кому и в этом состоянии провела шесть лет. Я проводил эксперименты, пытаясь найти препарат, способный справиться с необратимой комой. И вот вчера вечером, пусть всего на несколько минут, я мог наслаждаться успехом. Но этот успех предвещает новую эру в науке. Позвольте мне продемонстрировать вам доказательства.
Фрэн смотрела, как доктор Лоу вставляет кассету в видеомагнитофон, соединенный с телевизором последнего поколения.
— Я никогда не смотрю телевизор, — пояснил Лоу, — но он необходим мне для исследований. Я покажу лишь последние пять минут из жизни Наташи Колберт. Это поможет вам понять, на что я потратил годы, проведенные в этой глуши.
Не веря своим глазам, Фрэн смотрела на экран, где Барбара Колберт шептала имя дочери и громко охнула, увидев, что Наташа заворочалась, открыла глаза и заговорила. Фрэн видела, что доктор Лоу наслаждается ее изумлением.
— Вот видите! — воскликнул он.
В ужасе Фрэн смотрела, как Таша узнала мать, потом закрыла глаза, снова открыла их, попросила мать помочь ей. Слезы потекли по щекам Фрэн, когда Барбара Колберт умоляла дочь не умирать. С ненавистью она смотрела, как доктор Блэк уверяет миссис Колберт, что Наташа так и не приходила в себя.
— Она продержалась всего минуту. На большее препарата пока не хватает, — объяснил доктор Лоу, останавливая и перематывая назад пленку. — Но скоро выход из необратимой комы станет делом обычным. — Он опустил кассету в карман. — И что вы об этом думаете, моя дорогая?