«Неужели он бы меня ударил?»
Герда заметила движение, разорвавшее оцепенение, казалось, самого воздуха в комнате, и тоже выдохнула.
– Извини, я просто…
- Уйди, – брат Грэя положил фотографию на столик изображением вниз и сел в кресло.
- Я просто…
- Ты тупая? – болотно-зеленые глаза поднялись снова, отвлекаясь от созерцания зажигалки, извлеченной из кармана. – Или я не на том языке изъясняюсь? Свали в туман. Так лучше? Или не изволит ли Ваша Милость покинуть сии убогие апартаменты как можно быстрее?
Герда отступила на шаг, пораженная той брезгливостью, которая сквозила в голосе Грэнзэ, только что с языка не капая, как яд.
Ей стало обидно и больно.
Она же просто хотела сделать доброе дело – просто привести в порядок это убогое жилище, чтобы в нем хоть жить можно было бы, а ей вот так вот в лицо швыряют презрение неизвестно за что.
- Что я тебе сделала? – она упрямо вскинула подбородок, желая выяснить, в чем проблема.
Грэй спит и не может вмешаться, но он привел ее в свой дом, где они будут жить, значит, черт побери, она имеет право знать, чем так не угодила его брату.
Грэнзэ вскинул брови и уставился на нее крайне удивленным взглядом, словно с ним заговорила тумбочка, или домашняя кошка, которую он уже второй раз сгоняет со стола, а она все никак не скумекает, что ей тут не место.
- Что? – переспросил он. – Ты о чем вообще, куколка?
- Ты относишься ко мне, как к грязи! – выпалила Герда, сверкнув глазами. – Презрительно цедишь слова, как будто ты царь вселенной, а я – ничтожество! Даже не прощаешься и не здороваешься, а теперь считаешь, что можно отделаться от меня брезгливым «уйди», как от уличной шавки…
- А чем ты лучше? – перебил Грэнзэ, сел в кресло, рассматривая Герду с откровенным интересом, и закурил, откинув головы на спинку. – Пролезла в мой дом непрошенной, пожрала, попила, переночевала и решила побродить по комнатам, пока хозяев нету. Не удивился бы, залезь ты спать на мою постель…
- Это больше похоже на подстилку, – скривилась Герда, задетая уже за живое. – Так что вряд ли может прельстить хоть кого-то.
Грэнзэ холодно усмехнулся, выпустив в ее сторону струю серого дыма.
- Думаю, это тебя касается в последнюю очередь. А теперь спрошу еще раз – я неясно выражаюсь? Выйди и закрой дверь с той стороны. Ты – подружка Грэя, и только по этой причине я не советую тебе закрыть за собой входную дверь и больше не показываться мне на глаза. Хотя ума не приложу, что он в тебе найти мог.
Уже отвернувшаяся к двери Герда не выдержала и бросила через плечо.
- Видимо, то же, что ты в Лене когда-то.
- Бесстрашная, как инфузория, – досадливым вздохом ударило ей в спину. – Просто непостижимо, как дожила-то до своих лет.
Герда взбешенно оглянулась, возмущенная до глубины души таким сравнением, и уставилась на Грэнзэ, который насмешливо щурился, лениво стряхивая пепел прямо на пол. В его взгляде даже гнева уже не было, усталость, смешанная с какой-то горечью и приправленная изрядной долей сарказма.
- Интереснее, как такое хамло дожило до своих лет, не научившись элементарно уважать женщин и своих гостей! Долго оскорбления придумывал? Со вчерашнего вечера?! Чертовски остроумен.
Грэнзэ тихо засмеялся.
- Ага, вот ночь не спал – думал, как бы мне так поизящнее эту курицу оскорбить и за что бы, а тут – бах, она сама повод выдала, заявившись в мою комнату и нарушив все мыслимые правила этикета, которыми так кичится ее высшее обсчество.
Герду передернуло от того, как брезгливо он произнес последние слова. Словно она была виновата в том, что родилась там, а не тут, в грязном захолустном районе, что у нее все было, что она была красива и образована, в отличие от них.
- Ты с ней так же разговаривал? – не выдержала она. – Да что я тебе сделала такого, что ты, еще ничего обо мне не зная, уже так общаешься?!
Грэнзэ нахмурился, и на секунду в его глазах сверкнуло что-то опасное, впрочем, тут же ушедшее обратно на глубину.
- Ты последняя, кого это касается. Все, свали уже, пока я терпеливый.
- Ошибаешься, – Герда запальчиво вскинула голову. – Я знала Лену, знаю ее семью, ее родителей…
- Ни черта ты не знаешь, – Грэнзэ закрыл глаза. – Ты считаешь, что тебе все-все известно, потому что мама и папа дали тебе ощущение безграничной власти, окружив заботой и безопасностью, дали дом, образование, машину. Сейчас ты раздражаешь меня, потому что знаешь, что Грэй мой брат, и я тебе ничего не сделаю, пока ты зачем-то ему нужна. А большего в твоей голове не помещается.
- Ты хоть любил ее? – Герда окатила Грэнзэ холодным взглядом, понимая, что ему просто наплевать на ее слова.
«Если любил, то ему будет больно, потому что Лены нет больше. Может, так начнет нормально разговаривать?»
- Сядь, – Грэнзэ неожиданно поднялся и толкнул Герду на расстеленную на полу постель. – Давай о любви потолкуем, куколка.
Не удержав равновесие, Герда упала, больно ушибив ладони, и вскинула голову, напуганная этим резким движением, ненормальным для уставшего человека.
- Ты-то точно считаешь, что о любви знаешь больше моего, – Грэнзэ сел обратно в кресло, вытащил из-под него полупустой ящик с пивом и достал одну бутылку. – Великая Герда, такая сильная, такая отважная, явившаяся сюда по зову своего сердца, разглядевшая в Грэе массу прекрасного за грязными шмотками и нечесаной башкой, готовая подарить ему весь мир. Что ты о нем знаешь хоть? Что ты ему дать можешь? Или что ты можешь для него сделать?
Герда сощурилась, поджав под себя ноги, и неловко натянула на колени толстовку Грэя, вдруг смутившись.
- Я люблю его, – твердо ответила она. – И дам все-все. Все сделаю, чтобы он был счастливым.
Грэнзэ качнул головой, задумчиво рассматривая голую лампочку на потолке сквозь темное бутылочное стекло.
- И какое оно, по-твоему, это его счастье? Утащить в твой паскудный мирочек, научить вязать удавку на шею и улыбаться всем и каждому вне зависимости от того, что он думает на самом деле? Сидеть около тебя, потому что тебе так хочется? Охуенные перспективы! То, что надо.
Герда передернула плечами и упрямо мотнула головой. Нет. Конечно же, нет. Она не хотела ограничивать Грэя или менять его, поэтому и приехала с ним сюда, а не настояла на том, чтобы они остались у нее. Она хотела жить с ним, делить его интересы, радоваться тому, что они вместе. Просто жить и все.
- Я не знаю, чем я тебе так не нравлюсь, – возразила она. – Но ты должен понять, что я и Грэй любим друг друга и будем вместе. Нравится тебе это или нет.
Грэнзэ задумчиво покачал головой, сделал большой глоток пива и повернулся к Герде, убирая за ухо волосы.
- Любовь – это каторжный труд, детка. Это чудовищная непосильная ноша, которую ты тащишь, пока не надорвешься и не сдохнешь под ней. Готова к такому? Любовь давит, уродует, выворачивает наизнанку и потом отнимает то, что тебе дорого, когда у тебя больше нет сил это держать. Она предает, бьет в спину, оставляет тебя за порогом, мешая с грязью. У любви свои крылья, но чтобы дать им силы, она с корнем вырывает твои. И вот тот, кто любим, уже взлетает в рай, а ты остаешься гнить на земле. Ты этого хочешь Грэю? Любви?
Герда потрясенно молчала, уставившись на Грэнзэ и даже приоткрыв рот.
Она никогда не думала о любви так. Ей хотелось влюбиться, но Дима не подошел ей, хотя они делили постель и даже могли радовать друг друга. Но она ждала большего от отношений, ей хотелось, чтобы сердце колотилось бешеным ритмом вместе с другим, отвечало, рвалось из грудной клетки к тому, кто стал дороже всего на свете…
- Любовь – это счастье, это дар, а не проклятие, – Герда покачала головой. – Может, тебе не повезло, и ты не встретил своего человека, но это не значит, что так живут все. Мы встретили – я и Грэй, и нам хорошо вместе. Лена была слишком далекой для тебя…
- Лия, – Грэнзэ сделал еще один глоток пива и отвернулся. – Это вы ее как Лену знали, но ее звали Лия. Далекой она стала теперь, а тогда... ты влюбленная дурочка, придумавшая себе картинку. Это пройдет. Иди, досыпай, и не забудь мамке позвонить, потому как твоя тачка торчит у меня под окнами, и я не хочу, чтобы сюда нагрянули менты в поисках похищенной доченьки Госпожи Орловой, которую уже изнасиловали десять раз, избили и хотят за нее выкуп.