Гости выпивают и закусывают. Нам с Санькой тоже какой-то кислятины налили. Это бабушка деду Николаю приказала:
- Капни уж и им, Микола. Женихи уже. Нужно…
И такие тут разговоры пошли - только слушай. И про Германию, и про русский народ, и про что хочешь.
- Ну, думали, под корень выкосим, чтоб и на развод не осталось, - начал слегка захмелевший отец. - У каждого накипело. А пришли - не поднимается рука. Ну развеж ты его станешь бить, немчонка несчастного, если он… Э-э, да что тут говорить? Я сам думал: ну, дайте только добраться до вашей поганой Германии. А дошел - и что? Ничего… Помню, в одном городке было. У них они дорфами называются. Ну там, скажем, Ивандорф, Васильдорф.
Только по-ихнему. И вот из углового дома - бац! - и чуть мне не в плечо. Пуля рядышком хлюп в стену. Я туда. И что вы думаете? Такой вот, как эти, из гитлеровских волчат. Забился в угол, трясется. И боится, вижу, до того… не за столом будь сказано. Ну что, стрелять и его будешь? Выхватил я у него автомат (счастье мое, конечно, что патронов в нем не было). Выхватил, значит, автомат и - за ухо. Ах ты, говорю, желторотый… Тут, правда, фрау выскочила. Тоже в слезы. А, пропадите вы пропадом!
- Розгой нужно было, - посоветовал дед Николай, - розгой, чтоб сесть не мог.
- А есть хоть у них лоза на розги? - спросила тетя Марина.
- Насчет лозы не знаю. А что деревья в лесу и те под номерами - это факт.
Скок вдруг ударился в политику:
- Ты мне вот что скажи, мой голубь. Ты там ближе был. За все, что они тут понатворили, будут они платить или нет?
- А как же! - подтвердил отец. - Рапарацию с них возьмут.
- А я бы так сделал, - вмешался дед. - Я бы так им сказал: вы мне сирот насиротили? Насиротили. Много насиротили. А кто их кормить-поить будет? Кто им штаны покупать будет? Кто учить? Так вот, сказал бы я, давайте мне на каждого сироту… ну там десять или двадцать тысяч. Словом, чтоб не голодали и доросли до своего хлеба. И пока не вырастут, нигде вы от меня не спрячетесь, голубчики! - Дед так грохнул кулаком по столу и так глянул на Скока, словно это он должен был платить репарации и не хотел.
- Ну, пусть бы и так, - согласился Скок.
- Нет, только так! - погрозил кому-то пальцем дед Николай.
И тут заговорили все вместе, не слушая друг друга.
А хат сколько сожгли? А скотины сколько погибло? А мало ли еще чего? Сколько это лет спину гнуть нужно, чтобы снова все нажить!
- И им досталось, - заметил на это отец.
Скок так и взвился.
- Им досталось? Переспросил он. - Так им и надо! Мне их не жаль. Сами виноваты. Я их сюда не звал. Звал я их сюда? - обвел он взглядом застолье и сам себе ответил: - Нет! А они прилетели и бомбу в мой огород кинули. Я им бомбы в огород кидал?
- Не все виноваты, - перебил отец, - Иной бы, может, и не хотел, да не хотела коза на базар, а ее за рога - и повели… Кто там у народа спрашивал, чего он хочет?
Но Скока переубедить трудно.
- Люблю я тебя, Кирилл, - признался он. - Хороший ты человек. Только насчет коз ты мне не говори. Одно дело коза, другое - человек. У человека шея есть. Вот она, шея. - Сосед показал, где именно она у него находится. - А для чего человеку шея? Я полагаю, не для того, чтоб хомут таскать. На шее он голову должен иметь и думать: куда это меня Гитлер посылает? Нет, верно Николай говорит: на каждого сироту по сто тысяч и ни копейки меньше! Так вот!
Долго судили-рядили за столом, какие взять с немцев репарации. И так прикидывали и этак, а все оказывалось, что чего-то еще не учли. Наконец Скок снова спросил у отца:
- А чего ты гармошки из Германии не привез?
- Зачем она мне? - удивился отец.
- Нет, ты мне скажи, - стоит на своем сосед, - почему гармошки из Германии не привез?
- Не нужна мне их гармошка.
- Не нужна, а зря. Привез бы гармошку, я бы сейчас э-эх как сплясал! Не гляди, что нога хромая, мой голубь! Такую «Барыню» тебе оторвал бы - любо-дорого, - и Скок притопнул под столом хромой ногой по полу. Мы с Санькой думали, что он сейчас пустится в пляс и без гармошки, но вместо этого Скок вдруг затянул:
В каганце задрожал огонек, на печи проснулись тетины малыши и высунули заспанные головы из-за трубы. За время войны голос у Скока сел, стал слегка хрипловатым, но мотив он вел правильно, расцвечивая песню разными переливами.
Умеет и любит петь за столом тетя Марина. В таких случаях она меняется на глазах. Вот и сейчас - разрумянилась, повела плечами, словно сбросила с них какую-то тяжесть, и с чувством, в лад подхватила: