…Возле школы дядюшка Аваг остановился, протянул в раскрытое окно руку и ущипнул за щеку улыбнувшегося ему ученика с огромными, как у телёнка, глазами:
— Учись лучше, Амаяков сын. А учителю сказал:
— Звонок уже был, слышишь, парень, ты что же детишек не отпускаешь, жалко ведь, — и зашагал вдоль раскрытых окон школы.
За последним окном шёл урок физкультуры, два десятиклассника прыгали друг возле дружки, размахивая боксёрскими перчатками.
— Ну как, петушки? — осведомился дядюшка Аваг. И тут же посерьёзнел: — Эй ты, внук Эрегло, ты потише бей, драчун!
Внук Эрегло и ухом не повёл: припёр своего противника к стенке и делал обманные движения, готовясь нанести решающий удар.
— А что, перчатки эти мягкие? — спросил дядюшка Аваг, ложась локтями на подоконник. — А то я слышал, внутри у них вроде бы свинец. Э-э, ты что там делаешь! — закричал он, вскинув голову. Это, по-видимому, внук Эрегло опять стал теснить своего противника. Потом досталось и самому внуку Эрегло. — Молодцы, — похвалил дядюшка Аваг, отходя от окна, — так и продолжайте, — по очереди друг друга бейте.
Тому же, кто был человеком по сути, но прикидывался следователем, дядюшка Аваг сказал:
— Что, из-за овец вызвал?
— По делу овец.
— А разве Ишхан не всё рассказал?
— Ишхан сам по себе, ты сам по себе.
— Что же, тебе виднее. Ну, спрашивай.
— Двадцать седьмого августа сего года, вечером…
Дядюшка Аваг зевнул и потянулся, хрустнув всеми косточками, и так он сладко зевнул, что даже сам лейтенант, кабы не важные его обязанности, завалился бы спать.
— Овцы — Реваза Мовсисяна… — предупреждающе повысил голос лейтенант.
— Говори, говори. — И дядюшка Аваг снова зевнул.
— Нами ещё не выяснено, приблудные то были овцы или вы их пригнали.
— Нет, не мы их!.. — Дядюшка Аваг ещё раз зевнул. — Сами пришли, по собственной воле… Не сердись, пожалуйста, всю ночь не спал, и потом, как ни зайду в этот сельсовет, меня сон одолевает, извини…
— Ничего, я ненадолго тебя вызвал.
— Ну, спрашивай, — сказал дядюшка Аваг, зевнув в четвёртый раз, и поднялся с места. — Овцы пришли сами, по своей охоте, зарезал их я, ели все. Где-нибудь надо подписаться?
— Сколько вас было?
— Я был, Ишхан был, Завен, Павле, но, ежели дело не добром кончится, про Павле не пиши — у него полный дом детей, мал мала меньше. И про Завена не пиши — скажут, вон ваш образованный чем занимается. — Дядюшка Аваг поправил на письменном столе чернильницу с конторским клеем, ручку устроил так, чтобы не запачкалась скатерть. — И про Ишхана тоже не упоминай, жена ему жизни потом не даст.
Выходя от следователя, дядюшка Аваг сказал:
— Зима скоро, побойся бога, не отрывай людей от работы. — Но что следователю зима!.. И дядюшка Аваг понял это и нашёл всё-таки, чем припугнуть его: — Смотри, ежели председатель увидит нас в селе, и тебе несдобровать и нам.
Следователь только усмехнулся. А дядюшка Аваг сказал:
— У меня двоюродный брат главным бухгалтером в орсе работает. Гарегином звать, не знаешь? Гарегин Данилович.
Над следователем, видно, немало поиздевались в жизни, коли теперь он так потешается над бедным человеком, но ничего, отобьюсь, подумал дядюшка Аваг.
— А старший сын у меня начальник управления милиции в Ереване. Оганесян Ашот Авагович, слыхал?
Теперь уже лейтенант не усмехался, теперь уже дядюшка Аваг смотрел на лейтенанта с усмешкой.
— Нет, — ответил лейтенант, — не знаю, его майор должен знать.
— Мой сын полковник, — сказал дядюшка Аваг.
— Чего тебе от меня нужно? — вспылил лейтенант.
— Ладно, ладно, не обижайся. — Дядюшка Аваг ещё немного подумал. — Неправду я тебе сказал, мой сын никакой не полковник. Пастух он. Овец пасёт. Но вот друг детства есть у меня, тот генерал. Нет, ты не думай, тут уж я не вру. Но и он тоже не из ваших, он армейский генерал. А кто выше: армейский генерал или майор милиции? Я ведь не знаю, потому и спрашиваю… Эх, да кто вас разберёт, лейтенанта, генерала, полковника, майора!..