Выбрать главу

- Ага, ага, слышу! - вскочил он и зашаркал ногами, отыскивая тапки.

Я постучал и уборщицам.

- Ох, неужто вставать? - спросила одна из них и протяжно зевнула.

- Вставать, вставать! - стукнул я ещё разок и побежал за водой.

БОЧКА

Неожиданно с бака донёсся резкий свисток. Потом гулкий удар в борт и крик. Боцман бросился на бак. Я кинул швабру и следом за ним. Захлопали двери, застучали сапогами матросы. Сзади бежал кок Иваныч, натягивал рукавицы и кричал:

- На кого налетели? Кого ударили?

Клубы тумана катились по палубе, ничего не видать. Сбежались на бак и видим: Рослый свесился через борт.

- Что там? - испугался боцман. Рослый повернулся к нам:

- Бензиновой бочкой в борт ударило! Чёрт знает откуда вынырнула!

- "Откуда, откуда"! - съязвил боцман. - Небось во сне у бабушки пироги ел!

Мы перегнулись через борт: нет ли пробоины. Железная бочка хоть и мала по сравнению с пароходом, а на большой скорости так двинет в борт, что только знай беду расхлёбывай, дыры латай!

Судно привстало над чёрной глыбой. Над ватерлинией вид

нелась лёгкая ссадина. Все облегчённо вздохнули. А бочка кружилась вдалеке, словно не могла опомниться от удара.

- А ведь ерунда! - как бы оправдался Рослый.

- В море ерунды не бывает! - сердито сказал боцман. - Из-за ерунды и тонут!

- Вот шуму наделала! - сказал кок Иваныч, снял рукавицы и достал пачку с папиросами.

- Я уж думал, не на мину ли налетели, - сказал боцман. - Мало ли что здесь может ещё оказаться! Я в войну всякого насмотрелся.

Кок Иваныч махнул папиросой:

- С Камчатки откуда-нибудь принесло. - Он вместе с боцманом проплавал почти полжизни, с ним поседел на море и знал толк в морских делах.

- Скорей всего, рыбаков шторм прихватил, - сказал Рослый. - Вон какая зыбь из Берингова моря идёт.

Это верно. Рыбаков мы встречали часто. Как-то даже вынырнули от нас совсем недалеко. Маленькое судёнышко зарывалось в пену, валилось с боку на бок, а иногда волна наваливалась на него и вдавливала в воду чуть не по мачту. Не мудрено, если у них бочку укатило. Океан и не то уносит!

Боцман ещё раз взглянул на ссадину, потом вдруг посмотрел на кока и удивился:

- Слушай, а ты чего здесь? Кормить нас кто будет? Иваныч повернулся, и его белый колпак растворился в тумане, словно в клубах кухонного пара.

В ТУМАНЕ

Много дней судно шло в холодном тумане. Над палубой круглые сутки хрипели протяжные гудки. Надоело качаться в этой мгле. Ничего не видно, словно тебе шапку на глаза нахлобучили.

Как-то вечером я поднялся в штурманскую рубку. Помощник капитана достал новую карту, постучал по ней карандашом:

- Вот, брат, к Америке подбираемся!

Вот так да! Я выбежал на палубу, посмотрел - никакой Америки не видать, сплошная темнота.

Но вскоре слева подул тёплый береговой ветер. Мы повернули на юг и пошли вдоль американского берега.

Я прибежал в каюту, растолкал Рослого:

- Америка!

Но он только повернулся на другой бок: какая там Америка, если человек хочет спать! Бросился я к боцману, тот поднялся, выглянул в иллюминатор и сонно махнул рукой:

- Где ж тут увидишь в тумане? - Потом сел на койку, провёл ладонью по глазам и качнул белой головой: - Двадцать лет я её не видел! С самой войны... - И снова лёг спать.

А я долго ещё не мог уснуть. Шутка ли - океан прошли, Америка рядом! Мне всё не верилось, что я увижу её.

Задремал я только в полночь. А когда проснулся, бросился на палубу смотреть Америку. А её, как назло, всё не было видно. Зато слева, работая всеми лучами, как большими вёслами, к нам по прозрачной воде быстро гребло громадное солнце. А в ясном небе розовели облачка, будто плыли вслед за нами от Владивостока и теперь тоже вынырнули из тумана.

ЧЕРЕПАШЬЯ ЭСКАДРА

Мы с Рослым стояли на баке и смотрели за борт - соскучились после штормов по ясной воде. Пароход резал волны, и в синей глубине, словно в стекле, желтели веточки морской травы.

- А воздух, воздух какой! - сказал Рослый. - Век бы в каюту не заходил!

Рядом, откуда ни возьмись, появился боцман.

- А тебя что, кто-нибудь в каюту гонит? - спросил он. - Я могу дать работы, хоть до утра здесь дыши!

И в самом деле: выдал нам по ведру, бухнул в них по пачке стироли и показал на грузовые стрелы:

- Чтоб к вечеру блестело!

Мы уселись на стрелы верхом, обхватили коленями их железные шеи, привязали бечёвкой вёдра впереди и почувствовали себя как настоящие наездники. В уши бубнил солнечный ветерок. Рослый курил папироску, и дым по ветру залетал за плечо.

Мы драили изо всех сил. Шеи у железных скакунов постепенно становились ярко-жёлтыми, а наши спины - мокрыми. Рослый то и дело оглядывался на меня, поправлял берет и снова налегал на работу. А я поглядывал на него и подмигивал: кто кого обскачет!

Мы словно летели наперегонки друг с другом и с морем.

Впереди нас вспарывали зелёную воду дельфины, а по бокам, вылетая из-под борта, вспыхивали крыльями стаи летучих рыб.

Вдруг Рослый перегнулся через борт и замахал рукой.

- Сюда, сюда! Тортила! - почти зашипел он. - Во какая! И ещё одна! Гляди, гляди!

- Чего глядеть-то? Какая Тортила?

Я подошёл к нему. Прямо у борта на волнах покачивалась громадная черепаха. Жёлтый панцирь то погружался в воду, то выныривал. А сзади гребли лапками маленькие черепа-шата. Целая черепашья эскадра.

- Стой! Куда лезешь под пароход! - крикнул Рослый. Черепаха перестала грести и удивлённо выставила голову: кто это, мол, кричит ей? Высунули голову и маленькие черепашки. Волна отбросила их от судна, но черепашки бросились снова вперёд. Старая бывалая Тортила осталась в стороне. Недоумевая, она глядела, как маленькие неразумные черепашата лезли прямо на пароход и отлетали от него.

- Ну и громадина! - удивился Рослый. - На такой бандуре верхом можно океан переплыть. Поднял парус и жми!

Пароход прошёл мимо черепашьей эскадры. Маленький храбрый черепашонок двинулся было следом, но тут же отстал.

ПУСТЬ СВЕТЯТ ЯРЧЕ

Дельфиньи спины то и дело мелькали впереди. В лицо нам бил ветер. Мы красили, а пароход всё приближался к берегу. Сквозь дымку уже голубели горы Калифорнии с пальмами на склонах. В синеве колебались рыбацкие шхунки. Светлые, лёгкие. Рослый поглядывал на берег, на лодки и насвистывал мексиканскую песню.

Тут за спиной весело крикнул боцман:

- Ну, как дела? Работаем?

- Работаем!

- Добро!

Боцман поманил меня пальцем и показал на берег:

- Видишь?

- Вижу.

- А серп и молот видишь? - Боцман показал на трубу парохода.

- Вижу.

- Хватай чистоль, суконку. И надраить так, чтоб на всю Америку светило! Ясно?

Добро! Забрался я на трубу, сел на подвеску. Океан вокруг раскинулся синий-синий. А я у него на самой макушке. Стал суконкой изо всех сил герб натирать. Что ни минута, всё ярче он горит, словно огонь изнутри пробивается. Солнце мне всеми лучами помогает.

Вдруг от берега к нам белое пятнышко покатилось. Шхун-ка. Приплясывает на волне, в голубой воде отражается. Мачты все белые. Когда совсем подошла к нам, к её борту подбежали люди, сорвали с головы сомбреро и стали махать. А один мальчишка, весь чёрный, забрался на бак и кричит:

- Салюд, совьетико!

А сам приплясывает и рубашкой над головой, как флагом, размахивает.

Только вдруг на шхунке распахнулась дверь рубки и на порог вышел человек. Заспанный, заросший весь, даже мне видно, борода колючками. Подошёл он к рыбакам, одного тряхнул за плечо, на другого посмотрел исподлобья. А на негритёнка как прикрикнет и хлопнул ладонью о поручень. Хозяин!