А обок, в зарослях тальника, играли брачные напевы разноцветные, как попугайчики, корольки, тонко и умиленно созывали подружек черноглавые славки, с тихим ласковым щебетом хлопотали у гнезд с самочками доверчивые краснозобые коньки. Перелетая с куста на куст с тревожным посвистом, нас долго провожал оранжево-красный щур, обеспокоенный появлением нежданных пришельцев в его обжитом околотке. На Кваркуше еще не закончился дележ гнездовых угодий. Каждый маленький и большой пернатый житель этой обетованной земли охранял от вторжения уже захваченный участок.
Из-под ног лошадей лениво взлетали длинноклювые жирные дупели и, отлетев десяток-другой метров, точно подстреленные, отвесно падали на ржавые мочажины. На каменистых взгорках дрались, кричали и порхали токующие куропатки.
Редкое зрелище мы увидели с гребня Кваркуша. Над головой — чистоструйная ясность неба, а под нами, обволакивая горы, стлались космы туч. В «Командировке» моросил дождь. Странно было сознавать, что мы ушли от туч, забрались выше их. Это на лошадях-то! И только на востоке из туч в синеву неба пилами вздымались очертания каких-то еще более высоких гор.
— Тама Большой Кваркуш, — заметил Санчик, вытянув руку в сторону вершин. — А вона Вогульская шопка. Тама много рогов, костей. Вогулы оленей приводили богу...
— И ты водил? — спросил Саша.
Санчик, многозначительно промолчал.
Пастух радовался свежему ветру, голосам птиц, яркому солнцу. Он свободно откинулся в седле и тянул какую-то песенку. Сегодня ему вдвойне приятно видеть родное приволье, Санчику поручили дело, он едет выполнять его.
Александр Афанасьевич нагнулся и сломил ивовый побег. Санчик заметил это, резко остановил коня.
— Пошто так делаешь? — строго спросил он.
— Что? — не понял Саша.
— Пошто губишь ветку?
— Так это же погонять лошадь!
— Веревка есть, ремень есть — погоняй. Ветку кушать не будешь, на костер не положишь. Пошто шломал? Тут бы птичка сел, мурашик забрался. А вырастет ветка — зацветет, шемячко обронит — куст вырастет. А ты шломал... — И Санчик, к слову, рассказал несколько тяжелых примеров, когда приезжие люди — геологи, туристы, геодезисты — совсем ни к чему, ради какого-то непонятного ему интереса, без надобности губили лес, убивали животных.
— Шибко нехорошие люди есть, — заключил Санчик, качая головой. — На что рошомаха — воровка, жадюга, хитрая, как шайтан, и та, когда брюхо шитое, ни на кого не нападает...
— Правильно ты говоришь, — согласился Саша и виновато добавил: — А я ведь так, без умысла, потребовалось — и сломил. Не подумал.
Пастух проехал немного молча и опять напустился на учителя:
— Пошто шломал ветку? Ты ш ребятами пришел, учишь их, умный, штало быть, а говоришь «не подумал». Как можно умному не думать? Только дурак не думает.
— Санчик, честное слово, больше не буду! — взмолился Александр Афанасьевич. — Просто машинально получилось.
— Ладна. Тогда шкажи: пошто ходят шуда туристы? Ну эти, в башмаках резиновых, в майках ш колпаками? Застывают здесь... Не знают, что ли, Кваркуш?
— Знают, поэтому и идут.
— Так пошто идут, если нет дела? Вот вы пришли — у вас дело, телят пригнали, придут пастухи — тоже дело, пасти будут, мы едем за мяшом — опять дело. Пошто туристы приходят?
Саша замялся, подбирая ответ.
— Как тебе объяснить? Ну интересно посмотреть на горы, на реки, на Кваркуш... В общем, интересно это им.
— И замерзать тоже интересно? Пошто молчишь?. Говори.
Не понял Санчик. Не понял, для чего идут в тайгу люди, если нет никакого дела. Не понял и того, как можно идти в большую дорогу, не зная ее, неподготовленным, неприспособленным. И он умолк, перестал петь, крупной рысью погнал лошадь, мучаясь в догадках, зачем идут в тайгу люди без дела?
И тут мне вспомнился разговор с Абросимовичем. Борковский рассказывал, что он много раз поворачивал обратно в Красновишерск и Соликамск туристов, заходивших к нему за советом, как пройти через Кваркуш на Ивдель. Заманчивая эта штука, так запросто перемахнуть из Европы в Азию, да еще через Кваркуш. В кедах, в легких спортивных костюмах, с тощенькими рюкзаками, без оружия, без проводников, они отправлялись в это далекое и опасное путешествие. Бывало, и уходили такие одержимые горе-туристы, и через неделю возвращались — босые, раздетые, голодные. И тогда в поселке все радовались, что вернулись люди целы и невредимы.