— Ты, — он указал на меня. — И вас пятеро, — указал на самых маленьких. — Останетесь перекладывать вьюки. Остальные погонят стадо. Встретимся на вырубе... Считая вопрос решенным, Борковский тут же отдал указания Патокину, Борису, продиктовал ребятам-гонщикам обязанности и громко, протяжно крикнул:
— Хо-о-одом!
Не только укладывать вьюки, но и просто ездить верхом мне почти не приходилось. Но беспокоился я зря. Борковский знал, что делал. Здесь от меня требовалось только поднимать да ворочать.
На лужайке, подле избушки доярок, ребята мигом развалили весь наш походный скарб. Ведра, котелки, кружки, мешки с сухарями, с крупой, рюкзаки с сахаром, груды консервных банок, одежда — все это беспорядочно лежало на траве. Ребята не суетились, попусту не толкались, и работа спорилась. В каждом движении их чувствовались сноровка и знание дела.
Я тоже набивал всякой всячиной мешки, вытряхивал, перекладывал, снова набивал. Вспотел, но ребята не давали передышки.
— В ведро положите другое ведро, а в то ведро — котелок сверху, в котелок кладите кружки, в кружки — ложки... — подсказывал Валерка Мурзин. Валерка подвижный и быстроглазый, пухлые его щеки пышут здоровьем. На нем дырявые резиновые сапоги, залатанные на коленках штанишки и тесная, с прикрученными на проволку пуговицами фуфайка. Валерка большой оптимист, он «чхал» на дырявые сапоги и на тесную фуфайку тоже. Свои многочисленные восторги сопровождает неизменным восклицанием:
— Ух, гад, чинно!
— Этот вьюк на Машку, тот вон — на Сивку... На Сивку, на Сивку... — тараторил Миша Паутов и дергал за рукав то меня, то Валерку.
Сбросив шапки, посапывая от натуги, пытаются перехватить жесткой прорезиненной лямкой неподатливый вьюк Витька Шатров и Юрка Бондаренко. Они всегда вместе, только, наверное, следует первым называть Юрку, а уж потом Витьку. Рыжеголовый Юрка покруче нравом и заметно влияет на Витьку.
— Дай-ко я поднажму, — искусственным баском говорит Юрка, плюет на ладошки, упирается ногой в мешок и тянет лямку, отчего лицо и шея его начинают краснеть.
Здесь же присутствует в качестве наблюдателя Сашка-Дед. Непонятно, почему Абросимович оставил его с малышами. Ему тоже предназначена лошадь, и он терпеливо ждет, когда мы забросим на нее вьюки.
Давно скрылись из виду телята и гонщики, не слышно стало мычания, потонули, затерялись в глухой пойменной низине громогласные окрики Абросимовича! Но вот готовы и мы. Компактные вьюки лежат на седлах плотно, убористо. Вьюки стали меньше, хотя в них вошла еще и верхняя одежда. С особой бережливостью ребята упаковали ящик с красками. Обернули его фуфайкой и положили в мешок с сухарями. Раньше он никуда не входил, а сейчас и места немного занял, и углы не выпячиваются. На лошадей вьюки грузили общими силами с высокого крыльца избушки.
Я не решился ехать на Петьке и привязал его арканом за седло спокойной Юркиной коняшки Маши. Не слишком обремененный грузом, Петька для порядка покуражился, потанцевал и с богом двинул. Свежие, незаезженные кони взяли резво, поспешая за сильной гнедой кобылой Сивкой. Уже за сараем Юрка, стесненный вьюками, неловко обернулся в седле и крикнул:
— Идите по следу. На вырубе подождем!
По дороге меня накрыл дождь. Небо сплошь затянуло, стало темно. Вдруг ослепительно белая ветвистая молния расколола тучи, и, сотрясая землю, раскатисто загрохотал гром. Словно в открывшиеся трещины, с неба хлынул поток воды. Крупный холодный дождь бил в спину ощутимой тяжестью. У меня не было с собой ни плаща, ни накидки. Хорошо хоть в кармане нашелся целлофановый мешочек. Завернул в него документы и курево.
Пожалуй, не меньше часа брел я под проливным дождем, боясь потерять конный след, пока, наконец, не подошел к лесу и не спустился по вырубу в глубокую и узкую долину первой на нашем пути горной речки Северного Пулта. Здесь поджидали ребята, уже успевшие развьючить лошадей. Стадо еще не подошло.
Дождь в лесу — это двойной дождь. С намокших ветвей, с трав от малейшего прикосновения осыпаются брызги. Поэтому мы и не спасались от дождя: облитому из кадки не страшны капли. Беспокоило другое — намокали продукты. Мы еще могли спрятать сахар, растолкав рюкзаки с ним по ведрам, а вот хлеб и сухари не спасали ни двойные мешки, ни клеенки. Мешки с хлебом, как губка, впитывали влагу и набухали.
В первый же вечер пропали закупленные нами пряники.
Мешок сделался мягким, сладкое ванильное тесто обильно проступало сквозь редкую холстину. Еще недавно этот мешок притягивал взгляды ребят. Сейчас на него никто не смотрел.
Ровно, утомительно шумел под дождем лес. Мы расположились под елками, напряженно вслушиваясь в этот однообразный, монотонный шум: не идет ли стадо? И вот донесся отдаленный треск валежника, топот и мычание. Стадо двигалось в сторону Пулта заросшей долиной ручья.