— И я знаю, что нет, — немного справляясь с собой и укрощая свою вздымающуюся грудь, зло ответил Володя. — А контры кругом полно!
Леднев захватил в щепоть свою бороду, глаза его углубились под навись бровей, он вдруг пробудился:
— Да где там? Идем же. Не может быть!
И тогда Володя обреченно, с болью и так властно сказал, что в следующий же миг Леднев решил ехать в Алжир за саперами, а сказал Володя вот что:
— Мина, Геннадий, и нечего глядеть, потому что глядели я и Мурзук. В хорошей, изящной коробочке — и никому из нас не показалось! Тут нужны саперы, Геннадий, слышишь?
— Еду, ребята! — тотчас решил Леднев. — Скоро буду. Но никому про мину. А ты, Володя, стереги. Сядь и стереги. Еду!
И он бросился вперед, а все подались слегка за ним, и Володя понял, что Леднев сегодня же вернется из Алжира с саперами, может быть, с тем самым, знакомым исхудавшим лейтенантом.
— Вот как, Спартак, — только и сказал он Спартаку.
— Смотри же, смотри!.. — бросил вслед ему Спартак, чтобы он стерег мину и берег себя, берег других ребят, которые вдруг появятся на поле.
А никого из ребят на поле не было, все они пахали в других местах, и Володя уселся с Мурзуком на склоне холма, поглядывая на трактор и на поблескивающую коробочку.
Он сидел, обхватив колени, как прошлой ночью, сильная злоба наполняла его, и он думал: «Это как же? Это против кого же мина? Против нас — против Спартака, меня или Генки? Это как же?..» И та же сильная злоба вдруг вскинула его на ноги, он подался вниз, но тут Мурзук вновь ухватил его:
— Волода, Волода!
Володя глянул на мгновение в угрюмое и растерянное лицо, понял сейчас Мурзука, но отдернул все же свою руку, потому что не мог ни о чем говорить сейчас, не мог и оставаться на холме, на своем посту, и рванулся вниз, а Мурзук тоже рванулся, но упал, поскользнувшись, и уже не мог догнать Володю.
Володя побежал туда, где стоял трактор, но побежал чуть косо, чтобы не приближаться к трактору и чтоб не сотрясти землю, на которой лежала мина. И — скоро он оказался посреди поля, глянул на холм — а там уже не было Мурзука. И тогда Володя снова побежал по целине, по тверди, чувствуя мстительный и радостный клич внутри: «Нету здесь никаких мин! Нету — слышите, Спартак, и Генка, и Мурзук!» Он мчался, перескакивая через трещины, закидывая голову и разинутым ртом хватая жаркий, печной воздух, и не остановился бы, если бы вдруг на холме не вырос Спартак, не замахал руками и не устремился к нему.
Спартак даже издалека выглядел таким крупным и сильным, что Володе стало совсем не страшно, и он удивленно смотрел, как быстро сокращает Спартак расстояние меж ними. Сейчас ничего для него не было на свете, кроме этого засохшего, обнажившего щели поля и человека, так могуче преодолевавшего поле. Но вдруг новый, страшный толчок ощутил Володя в своем теле, его как бы качнул испуг, что где-то окажется другая мина и взорвется в ногах Спартака. И тогда Володя сам помчался навстречу, каждый миг ожидая грохота, хоть не было мин на этом поле, он сам проверил, но все же спешил Володя, жадно слушая землю.
Они мчались друг на друга; и когда ударились тело о тело, показалось Володе, что земля сдвинулась, поплыла из-под ног, завертелась со своими полями и холмами, облаками, горами и домом с Надписью: «Minsk, 1965», с лагерным становьем, с друзьями, Омаром, с другими мальчишками, похожими на арабчонка, и заметное кружение земли не поколебало и не отвлекло Володю, потому что все это было — жизнь.
