– Уходи, – сказала Кейт.
Мэгги посмотрела в окошко: небо серое, дерево неподалёку ощерилось острыми ветками. Это был старый вяз – во время грозы его чуть не вырвало с корнем, и теперь он стоял косо. Мать говорила, он непременно скоро рухнет и кого-нибудь убьёт.
– Отец заколотил подвал, – сказала Мэгги.
Кэти сморщилась.
– Почему?
– Вроде как мама там что-то слышит.
– Там что-то есть.
У Мэгги по спине пробежал холодок. Глаза Кейт застыли, остекленели, как гладь тёмной воды.
– Нет.
– Есть. Не надо было туда спускаться.
– Ну а мы взяли и спустились, – сказала Мэгги.
– Не надо было.
– Но мы спустились.
– Я больше туда не хочу.
– И хорошо, потому что всё равно уже не сможешь.
Кейт с немалым трудом выпуталась из простыней и села.
– А что она слышала?
– Как будто по лестнице кто-то поднимается.
– И он поверил?
– Нет, конечно. Он считает нас глупыми женщинами. Девочками. Мол, вечно нам что-то мерещится.
Кейт моргнула. Её косы расплелись, волосы прилипли ко лбу.
Кейт легко обижалась на отца. Его равнодушие к словам Мэгги не шло ни в какое сравнение с пренебрежением к словам самой Кейт. Она запросто могла бы нести всякую тарабарщину – так мало он к ней прислушивался. Тогда, в Рочестере, он даже не рассердился на её плаксивые уверения, что Мэгги говорит правду, не может врать. Просто пропустил всё мимо ушей.
– Он ничего не знает, – сказала Кейт.
Мэгги встала, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу. Мелькнуло желание – вот бы запустить в стену лампой или канделябром, чем угодно, а потом перебить все окна и с воплями унестись в лес. Вот тогда Мэри Редфилд будет о чём посудачить.
– Как же я от него устала, – сказала Кейт.
Устала. Да, он действительно выматывал: говорить с ним – всё равно что снова биться головой о стену, снова и снова, надеясь, что она рухнет. Но в усталости была странная сила. Например, в детстве они пробовали не спать всю ночь, просто чтобы посмотреть, на что это похоже. И в темноте, сильно за полночь, от утомления их бросало в нездоровую бодрость. Бешеную, до одури.
В детстве они во что только не играли и так, словно слаще неприятностей ничего не было. Прятались под кроватью. Передразнивали учителей. Прятали инструменты отца, чтобы он их не нашёл. С радостью, волнением и страхом следили, как его молчание превращается в гнев. Гадали, что он будет делать.
Мэгги чиркнула туфлей по неровной деревянной половице. Они все неровные, если приглядеться, весь пол кренился к восточному углу, где в крохотную щёлку между полом и стеной просачивался свет с кухни. Должно быть, из-за кривых полов и расшатанных половиц дом и наполнялся странным шумом – скрипом и стуком из ниоткуда.
Чем можно напугать отца?
Чем? Как он будет выглядеть, когда испугается? Как будет выглядеть, когда поверит ей?
Она слышала, как он покашлял внизу. По кухонному полу проехались ножки стула. Теперь он сядет и будет смотреть на дверь в подвал, оценивая свою работу.
К чему ограничиваться подвалом? Почему бы не заколотить все окна, спальни, входную дверь? Замкнутым пространством управлять легче.
Мэгги вспомнила яблоко – как оно упало на пол и покатилось. Такая мелочь.
– Давай поиграем, – предложила она. – У кого первой получится убедить его, что в доме живёт призрак.
– Здорово, – Кейт вскинула голову. К щекам снова прилила кровь. – А давай.
Они говорили тихо. Мэгги не слышала его внизу, но чувствовала, как он сидит за столом, дышит.
– А та, у кого получится…
– Нет, – сказала Кейт. – Давай вместе. Не хочу одна.
Точнее, не хочет попасться одна, не хочет одна влипнуть в неприятности.
– Ладно.
– Тогда хорошо, – улыбнулась Кейт. – Здорово.
– Хорошо, – Мэгги снова взглянула на острые росчерки веток на фоне неба. – У меня есть пара мыслишек.
Вот бы заставить его усомниться в себе хоть на секунду.
Тем вечером мать легла первой. Они затихли у себя в тёмной спальне и ждали, когда отец дочитает Библию и уйдёт из кухни.
Его шаги удалялись. Теперь дождаться, когда он ляжет. Когда окончательно воцарятся темнота и тишина.
Тогда Кейт метнулась босиком на другой конец комнаты и пять раз стукнула канделябром по расшатанной половице. Этот трюк они уже опробовали днём, когда за ними никто не следил. У стука именно по этой половице имелся необычный эффект – полый звук словно доносился с кухни.