— А стол в том доме — торт, — мечтательно закатив глаза, проговорила Сипина.
— Интересно, большой там стол? — спросил вяло Профессор, до сих пор не принимавший участия в разговоре.
На несколько секунд в сушилке установилась тишина. Только с батареи монотонно капала вода да проехал по улице грузовик.
— Сипина, — Бутковский приподнялся на локте, — Сипина, а ты знаешь, откуда дети берутся?
На лице Сипиной появилось то сосредоточенно-отрешенное выражение, какое обычно бывает у девочек, играющих в куклы. Подозрительно покосившись на Бутковского — очевидно, ожидая от него подвоха, — она наконец решилась.
— Знаю. Их маленькие ангелочки приносят и вкладывают маме в живот.
— Ха-ха-ха!!! — взорвалась сушилка. Смеялись все, кроме Лешки, который тоже не прочь был посмеяться, но ничего смешного в словах Сипиной не заметил.
— Ну, Сипина! Ну, ты даешь! Дядьки-то к мамке ходят? — Бутковский подмигнул Эрику.
— Ну… — неуверенно, ожидая очередной каверзы, проговорила Сипина.
— Вот те и «ну». А ты — ангелочки! Небритые! Ха-ха-ха! — Бутковский схватился за живот. — Умора…
Сипина медленно покраснела. Вначале кончики ушей, потом нос, потом щеки…
— Она у тебя квасит? — спросил Бутковский. Ему, по всей видимости, было интересно наблюдать за меняющимся лицом Сипиной…
— Ну пьет… — глухо и как-то обреченно сказала Сипина, — немножко…
— А пьяная баба — себе не хозяйка! — Бутковский перевел взгляд на окно, словно все происходящее здесь потеряло для него всякий интерес.
Возникла напряженная пауза.
— Я… Коля… Я… Вот мама приедет, я ей… — медленно начала Сипина.
— Не приедет, — оборвал ее Бутковский.
— П-почему? — спросила Сипина и, опустив голову, принялась сосредоточенно ковырять пальцем дырку на подоле платья.
— Не приедет — и все. Нужна ты ей… — не отрываясь от окна сказал Бутковский, поудобнее устраиваясь на матраце.
— Почему? — Сипина зашмыгала носом, собираясь заплакать. Но прошла минута, вторая, никто больше не задевал ее, и она успокоилась. Не хочется реветь, когда в сушилке так тепло и уютно.
Тем временем все напряженно смотрели в окно. Там, у штакетника, какая-то баба, составив у ног узлы, разглядывала интернат. Передохнув, она взвалила поклажу на спину и прошествовала мимо интернатских ворот. Все тотчас потеряли к ней интерес.
Вдруг дверь сушилки с грохотом распахнулась. Капуста!!! Гроза младших классов. Смуглый и жилистый, в рубашке с закатанными рукавами, Капуста, подбоченясь, стоял в дверном проеме.
— Что попрятались? — нарочито растягивая слова, проговорил он.
В ответ — тишина.
— Ага, — недобро ухмыляясь, Капуста сплюнул на пол, — не желаете разговаривать с дядей? Встать! Козлы вонючие…
Все медленно спустились с матрацев в воду…
— Тэк-с… — Капуста скользнул взглядом вдоль выстроившихся в воде ребят. И тот, на ком его взгляд задерживался, опускал глаза.
— Хорошо. Кто сейчас станцует твист, тот свободен. Понятно? Дяде грустно…
Все молча исподлобья хмуро поглядывали на мучителя.
— Не понял? — поморщился Капуста. — Что за пауза? Всем все ясно?!
— Ясно…
— Вот и ладненько. Давай ты первый, — кивнул Капуста на Эрика.
Тот, тяжело вздохнув, оглянулся по сторонам, словно ожидая чуда, которое избавило бы его от Капусты. Но чуда не произошло, и Эрик принялся танцевать, разбрызгивая во все стороны воду.
— Это ты будешь так дрыгаться за катафалком своих родственников, — ухмыльнулся Капуста. — Смотри внимательно, сейчас Бута покажет, как надо. Давай, Бута, покажи этим, как надо танцевать. Повесели дядю.
Сипина, прикусив губу, отвернулась к окну. Бутковский начал танцевать. Капуста схватился за живот от смеха:
— Вжарь, вжарь, жертва аборта! Ну цирк! Сгибай, сгибай коленки, паралитик! Ха-ха-ха! Вот умница! А?
В этот момент из фойе донесся чей-то голос:
— Капустин! Капустин, за тобой приехали!
Капуста прислушался. С его лица медленно сползла улыбка:
— Ну это… — он растерянно поправил волосы. — Ну ладно… — и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
В наступившей тишине вдруг раздался какой-то странный звук. Вначале он был очень тихим, но, постепенно набирая силу, становился все громче и наконец зазвучал так пронзительно, что захотелось зажать уши руками. Словно сдавили человека огромными тисками…
— А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
Это кричал Бутковский. Он стоял, неестественно согнувшись, а его лицо было вывернуто наизнанку судорогой. Профессор и Эрик, подхватив Бутковского под руки, усадили его на матрац. Дело в том, что у Бутковского были больные ноги. Он едва ходил, приволакивая их поочередно…