Палата Макса была четырехместной, но их уплотнили, внесли пятую койку, на которую поместили нового бедолагу — молодожена Вову. С этим парнем, студентом последнего курса химфака, судьба сыграла ту еще шутку: он умудрился попасть в больницу на третий день после свадьбы и теперь проводил здесь медовый месяц.
Каждый день Вову навещала молодая жена. Она жутко краснела под откровенно любопытными взглядами сокоешников мужа — тот вставал, несмотря на протесты супруги, и шел с ней во двор, где они подолгу сидели на лавочке, держась за руки. Вова возвращался в палату хмурым, молчал, не отзывался на непристойные шуточки и советы, сыпавшиеся со всех сторон.
В беседах студентов преобладала «женская тема». О чем бы ни начинался разговор, в итоге он всегда сводился к бабам. Главным экспертом по сексуальным проблемам выступал Рудик. Он был избалован женщинами.
— Нас всего двое мужиков на курсе, — похвалялся Рудик, — и тридцать баб.
Однокурсницы проведывали его, чуть не ежедневно, то по одиночке, то целыми делегациями, но Рудику, видимо, этого было мало — он и в больнице не пропускал ни одной юбки, даже к строгой старшей медсестре Тамаре подбивал клинья. Когда дежурила Тамара, умолкали все любители громко поболтать после отбоя, только в палате Максима позволяли себе продолжать разговоры и смешки. Рудик шутками-прибаутками отводил гнев медсестры — та просила хотя бы не мешать соседям.
А еще у Рудика была мечта. Огромная, как океан. И столь же недоступная. Раз, укладываясь спать, Рудик поведал сокоешникам:
— Знаете, о чем я мечтаю больше всего, мужики? Негритянку трахнуть… Эх! Во сне даже вижу.
И столько неподдельной страстности было в его голосе, что всем обитателям палаты стало ясно: это не блажь пресытившегося донжуана, а настоящая Большая Мечта. У каждого, как известно, свое хобби; иными словами, каждый сходит с ума по-своему.
— Назвать тебя, Рудик сексуальным психопатом — это слишком мягко будет сказано. Ты маньяк, — поставил сокоешнику диагноз Вова.
— Молчи ты, жертва доктора Боткина, молодожен-неудачник. Не зря говорят: ранний брак морально кастрирует мужчину. Ты — смирный домашний ослик. Я — вольный скакун, дикий мустанг!
— Скачи, скачи, жеребчик. Смотри только, как бы не поймать тебе приключений на детородный орган. Будешь в венерической больнице лечиться от какой-нибудь птичьей болезни, типа «три пера»…
Видать «достали» Вову постоянные подколки, вот и решил он пустить в ход против насмешника его же оружие.
Слушая перебранку сокоешников, Макс думал о своем. Ему, как всегда, не везло. Даже Ирина, его пассия не появилась ни разу. Ну, вышла между ними размолвка, и отношениям их, скорее всего, пришел конец — могла б, хоть приличия ради, навестить болящего.
А лечили здесь простыми, но достаточно эффективными средствами: во-первых, само собою, диета: жиденькая кашка утром и вечером, в обед жиденький супчик и паровая котлетка; во-вторых, капельница — по литру глюкозы за один прием; в-третьих, о, только не это! — ежедневная очистительная клизма. Как говориться, чтобы служба медом не казалась.
Был пик разгулявшейся заразы — мест в палатах не хватало, койки ставили прямо в коридорах.
Макс за неделю, проведенную в больнице, пообвыкся, да и чувствовал себя куда как лучше. Клизму, — о, радость! — ему отменили; правда, капельницу оставили.
Самая большая больничная проблема — убить время. Доступные развлечения, книги, карты, анекдоты решают эту задачу лишь отчасти; все равно, времени остается вагон и тележка. А молодая кровь, даже подпорченная инфекцией, бурлит. И желтенькие мордашки соседок по «боткинскому» корпусу не пугают вовсе, а напротив, кажутся очень даже миленькими. А тут еще погода установилась, — хотя по календарю шла последняя декада осени, — на дворе бабье лето. В прозрачной синеве летали белые паутины, сизые дымки поднимались от куч с сжигаемыми листьями. Усидеть в палате уже не было никакой возможности. Пациенты «Заразки» большую часть времени старались проводить во дворе, наслаждаясь нежарким ласковым солнцем. По вечерам на крыльце собиралась теплая компания; тихонько пели про «желтоглазую ночь» под бог знает где раздобытую гитару. Песня Петреките стала здесь настоящим хитом.
В том, что именно в больнице Макс повстречал Александру, ничего удивительного не было. Где бы еще он, безнадежный неудачник, мог познакомиться с такой девушкой? Ее Макс заприметил в первые дни больничного заточения, но тогда было не до знакомств. Какие, к дьяволу, девушки, когда тебя ведут на промывание кишечника! Потом кладут в койку — постельный, блин, режим, и закачивают через капельницу литр глюкозы. Словно мимолетное виденье (это определение Макс сам придумал, причем тут Пушкин), — явилась ему хрупкая, сотканная из лунного света (Макс никогда не писал стихов, но теперь на ум приходили именно такие сравнения) девушка. Серый больничный халат и цыплячья желтизна худенького личика не смогли умалить в глазах студента ее неземной красоты. Эх, молодость, молодость…