— Понимаю, ты другого звонка ждала.
— О чем ты?
— О твоем богатеньком красавце, который на шикарной тачке разъезжает.
— Откуда ты…
— Сорока принесла на хвосте, — повторил Макс Сашину шутку из прошлого их разговора.
— Сорока? Знаю я эту сороку… Татьяна натрепалась?
— Значит, всё правда?
Повисла тягостная пауза.
— Почему ты молчишь?
— Да. Правда! Это ты хотел услышать?
Ну вот, все точки и расставлены. Макс решил: больше им говорить не о чем.
— Спасибо за откровенность. Будь счастлива.
Сказал, как отрубил. И положил трубку.
На другом конце провода Саша слушала тоскливые короткие гудки, давилась слезами.
Фильм о «пифагорейцах» и в самом деле «положили на полку» до лучших времен. Как в воду Алла глядела.
Объявленные новым генсеком Перестройка и Гласность до кинематографа еще не добрались.
Впрочем, новые времена были уже не за горами.
Часть II
В ПЕРЕУЛКАХ ОШИБОК
Глава 6. Горы и люди
Математический бум прокатился по планете. Докатился и сюда. От Москвы до самых до окраин математика сделалась вдруг модным занятием. Всегда почитавшаяся в народе дисциплиной скучнейшей, «сушащей мозги», и к тому же абстрактной, далекой от повседневных нужд, наука эта начала завоевывать все новые и новые территории, вторгаясь в такие области человеческой деятельности, куда прежде «не ступала нога» выпускника мехмата.
Может ли быть что-то общее у математики с юриспруденцией? Может, доказал однажды Макс на собственном примере, утверждая, правда, что соединение этих дисциплин равносильно скрещиванию ужа с ежом. А с геологией? Тоже, оказывается, может. Более того, симбиоз точной и естественной наук породил не какой-то нежизнеспособный гибрид (как при попытке скрестить пресмыкающееся с млекопитающим), а воплотился во вполне конкретные производственные структуры, решающие практические (или считающиеся таковыми) задачи.
В математико-геологическую партию Макс попал благодаря Трофимову.
К окончанию учебы перед Максимом Шведовым остро встал вопрос о подыскании места. Даже банальное «учитель математики», оказалось доступным далеко не всем выпускникам. Всюду требовалась протекция. Если, конечно, выпускник желал работать в городе. На селе — пожалуйста, без проблем. Только, кому это надо?
— Швед, есть вариант, — заявил Леха.
Макс (он же Швед) к тому времени совсем отчаялся найти что-либо приемлемое, и уже собрался идти в военкомат, проситься в армию офицером-двухгодичником. Однако, Макс не спешил радоваться: Лехин «вариант» вполне мог оказаться какой-нибудь химерой, что было бы в духе поэта и мечтателя Трофимова.
— У меня знакомый один, геолог — продолжил Леха, — мы с ним вместе в альплагере были. Сейчас он в геологоуправлении вкалывает. Вроде бы, шишка. Им, говорит, математики нужны.
— Зачем? — поразился Макс.
— Там есть партия, занимается матметодами. В общем, они открывают новую тему. Как раз две вакансии имеются.
— А что там надо делать?
— Статобработка данных, прогнозные оценки, ну и все такое… Да, главное: они летом в горы выезжают. Ты как на это смотришь?
— Попробовать можно, — осторожно ответил Макс.
Лехино предложение оказалось как нельзя более кстати. Но возникла трудность: потребовался свободный диплом. Трофимову проще было. Его, как отца семейства, имеющего на руках жену и годовалую дочку, загнать в Тмутаракань какую-нибудь не могли. Отпустили на вольные хлеба. У Макса видимых причин отказываться от почетного звания «сельский учитель» не было. Пришлось искать обходные пути.
Выручила, по старой дружбе, помреж Алла. У нее всюду «завязки» имелись, даже среди университетского начальства. Один телефонный звонок, и проблема успешно разрешилась.
Воистину, не имей сто рублей, а имей сто друзей.
А лучше — сто тысяч рублей и одного влиятельного друга.
Леха Трофимов разрывался между семьей и горами. С одной стороны — Валюша, которую он любил, и маленькая Олюшка, в которой души не чаял, с другой — нечто такое… Это прочувствовать надо, так просто словами не опишешь. И малость сумасшедшим нужно быть, таким как Леха, чтобы, вслед за Высоцким, утверждать: «Лучше гор могут быть только горы».
Пять дней в неделю Леха — примерный семьянин, муж и отец. Но, наступала суббота, и сидящий внутри бес одерживал верх, срывал его с места, тащил в Такоб, на горнолыжную базу. А там: ультрафиолетовое солнце и ослепительный снег, люди с загорелыми до черноты лицами, яркая — глазам больно смотреть — экипировка лыжников (и особенно лыжниц). Праздник души. И еще там: шумные стихийные застолья с обилием вина и минимумом закуски, магнитофон с неизменным Розенбаумом, со слегка поднадоевшими Токаревым и Новиковым (последний, если верить слухам, за свои песни мотал тюремный срок), и непременно с гитарой (тут Трофимов вне конкуренции). И уж если совсем откровенно, там не слишком строгая мораль — где-то на грани свободной любви. Холостятская вольница.