Было воскресенье, и Марина скучала дома одна. Когда позвонили в дверь, екнуло женское сердце: а вдруг это он. Глянула в глазок — так и есть. От волнения не сразу с замком справилась.
Не стала Марина изображать удивление. Сказала просто:
— Я ждала тебя.
Они начали целоваться прямо тут, в прихожей. И не могли уже остановиться.
Макс не запомнил, в чувственном угаре, как они с Мариной оказались в спальне, и как торопливо раздевались, помогая друг другу.
Брачное ложе покорно приняло красавицу-хозяйку с молодым любовником.
В пароксизме страсти Марина вонзила в спину Макса ногти, и застонала так громко и протяжно, что парень не на шутку перепугался: соседи услышат! Решат еще, что здесь убивают кого-то, милицию, чего доброго, вызовут.
Обошлось. Стены дома немецкой постройки могли попадание артиллерийского снаряда выдержать, а уж по звукоизоляции им равных не было.
Потом Марина шептала на ухо Максу всякие милые глупости, называла «солнышком» и «шалунишкой». А он ее «зайкой» и «ягодкой».
С шифоньера на них смотрела равнодушными стеклянными глазами большая кукла, одетая невестой. На висках у Марины блестели крупные капли пота, в ямочке между ключицами к коже прилип маленький золотой крестик на тонкой «крученой» цепочке.
Потом она кормила его состряпанной на скорую руку глазуньей с колбасой, угощала вишневой наливкой. Максу неловко было: явился на свидание с пустыми руками. Он, разумеется, догадался бы купить шампанское, да куда там. Действовал горбачевский «Указ» и спиртное здесь отпускали строго по талонам.
Квартира блистала чистотой. На стенах свежие, салатного цвета обои, вся мебель новая, каждая веешь на своем месте, но… чего-то не хватало для уюта. Тепла «домашнего очага», должно быть. А может, это холодком строгого воинского порядка веяло?
За любовными утехами Макс совсем забыл про время, а когда вспомнил, и речи быть не могло ехать — ночь на дворе. Да и Марина ни за что не отпустила бы…
В лагере у всех отлегло от сердца, когда увидели Макса живого и невредимого, вылезающего из «уазика». А тот имел вид доставленного в зал суда преступника. По дороге «домой» Цай не проронил ни слова, только сопел угрюмо. По приезду в лагерь сказал кратко:
— Пиши заявление по собственному желанию.
— Правильно, гоняй его, — поддержал Цая Лысенкович.
Макс уныло поплелся к бараку. Глядя ему вслед, Лысенкович сказал, уже другим тоном:
— Витя, ты прости дурака. Молодой, глупый. Не той головой думает.
— Да, знаю, — отмахнулся Цай. — Это я так… в целях профилактики. Роман, скажи Шведову: пусть дату пока не ставит.
Когда Макс принес заявление, Цай прочитал, сложил аккуратно и спрятал в полевую сумку.
— Остаешься до первой подобной выходки. Тогда и поставим дату.
Поначалу Цай был очень сердит, буквально взбешен наглой выходкой «молодого спеца».
«Мальчишка, щенок! Самоволку решил устроить. Гормоны, видите ли, играют… Он с бабой будет тешиться, а мне, случись чего, разгребать… Гнать его в три шеи!».
По дороге до лагеря начальник малость остыл.
«Сопляк еще, пацан вчерашний. Бабенка симпатичная подвернулась, вот крышу и снесло. Ух, и до чего хороша, стерва. Но! Мог бы намекнуть, хотя бы дружку своему, куда направляется. Знал ведь, гаденыш, что отсутствие человека по неизвестной причине — всегда ЧП. Приструнить надо, чтобы впредь думал башкой, а не… другим местом».
Долго сердиться Цай не умел. Макс был прощен. Через неделю никто уже и не помнил о его проступке. Никто, кроме самого Макса. Он готов был повторить это еще раз, не остановили бы и самые суровые санкции. Останавливало его только чувство уважения к Цаю. Не хотел подводить начальника, совестно было.
Работа продолжалась. Проб нагребли немеряно. Нужно было везти их в город. К тому же, Цая ждала «памирская» группа.
За начальника остался Алик Бочкин — «правая рука» Цая, парень лет двадцати семи.
Лысенкович тоже отбыл в родные пенаты.
Молодежи поручено было протянуть длинный профиль на предмет геохимического опробования известняковых толщ.
Максу не составило большого труда уговорить Алика отпустить его в Табошар. «Замнач» понимал: Макса не удержать. Хоть на цепь посади — сбежит. Оговорили лишь срок возвращения.
В этот раз Макс прибыл в поселок под вечер, и поджидал Марину на остановке. Он знал, что работников геолпартии всегда подвозит служебный автобус.
Старенький «пазик» подкатил к остановке. С шумом открылись двери, Макс радостно улыбнулся, увидев знакомое милое лицо.
Марина, напротив, нахмурилась, быстро огляделась: не смотрит ли кто из знакомых, подошла к Максу и сказала полушепотом: