Оуэн поспешно увел полицейского в библиотеку и закрыл дверь. Из коридора все еще доносился голос дяди Эдмунда, язвительно требующего выхода на междугороднюю линию. Начальник Иган с малиновыми ушами заковылял вперед, чтобы обследовать ограбленный шкаф, но Оуэн не особо следил за этим. Он внимательно слушал дядю Эдмунда, вышедшего на нужного человека.
— Договорились, Луис, «Леди Пантагрюэль» твоя, — громко сказал Штамм для всех, кто мог подслушивать. — Пусть твой юрист приходит с договором сегодня днем.
Питер Оуэн дико засмеялся.
— Значит ты так, С. Эдмунд Штамм, — сказал он вслух.
Голубые эмалевые часы лежали у него в кармане. Он вытащил их и повернул минутную стрелку назад.
— Здравствуй, Пит, — с облегчением сказал начальник полиции, оглядывая холл позади Оуэна. — Я думал, что к двери подойдет сам мистер Штамм. Что случилось?
— Воры, — сказал Оуэн, как и прежде. — Входите. Но будьте осторожны. Лучше позвольте мне идти первым.
Дверь в библиотеку была заперта. К тому же ее слегка заело. Отказавшись от неуклюжих попыток начальника распахнуть дверь, Оуэн громко постучал.
— Дядя Эдмунд, — позвал он. — Начальник Иган уже тут.
— Пусть заходит, пусть заходит, — раздраженно ответил дядя Эдмунд.
— Отойдите, — сказал Оуэн. — Дверь заело.
Но Иган ударом плеча распахнул непокорную дверь. Стискивая записную книжку, Штамм свирепо посмотрел на Игана и, казалось, был слегка на взводе.
— Доброе утро, мистер Штамм, — краснея, сказал Иган. — Слышал, ночью у вас были неприятности.
— У меня не бывает неприятностей, — язвительно заметил Штамм. — Да я их и не ожидаю. Для этого существуют страховые компании.
— Ваши монеты, — оглядывая комнату, сказал Иган. — Это все, что пропало? А как насчет сейфа?
— Я только что проверил его, спасибо, — ответил Штамм с высокомерным презрением. — Можете мне поверить, я кое-что смыслю в ведении своих дел. Содержимое — бумаги, ничего не стоящие ни для кого, кроме меня, — не тронуто. Я считаю, что меня ограбили дилетанты, потому что не произвели никаких видимых попыток вскрыть сейф. Но даже дилетанты чувствуют себя в полнейшей безопасности, совершая ужасные бесчинства прямо под вашим носом, сэр!
Сказав это, дядя Эдмунд вытянул руку с записной книжкой и обвиняюще указал на начальника, который отшатнулся, врезался в угол стола и сбил на пол лампу.
Яростный крик Штамма превратился в растянутый угасающий вой, когда Оуэн достал часы и отвел минутную стрелку назад.
На этот раз прошло не меньше десяти минут, прежде чем Иган наступил на ногу Штамма, пока они стояли рядом и осматривали шкаф. Взбешенный драматург заорал, чтобы ему принесли арнику, рентгеновский аппарат и привели специалиста по костям, пока Оуэн, тяжело вздыхая, отматывал время назад.
На этот раз он не стал ограничиваться какими-то пятью минутами, поскольку понял, что шансы завершить эту ситуацию мирно равны нулю. Штамм и Иган просто не могли находиться в одном доме дольше пары минут без того, чтобы не разругаться на пустом месте. Не стоило затрачивать усилия, пытаясь предугадать место и время, когда случится новый конфликт.
Убрать Игана в сторону тоже было нельзя, поскольку ему предстояло раскрыть преступление. Ответ казался очевидным. Пока ночью бушевал шторм, грабители ворвались через застекленную дверь, взяли коллекцию монет дяди Эдмунда и, предположительно, прихватили Макси. Все что Оуэну нужно было сделать, чтобы никто не расстроился, — кроме, конечно, воров, — отмотать время назад, узнать, когда совершили преступление, и сорвать его осуществление. Жалея, что не подумал об этом раньше, он взялся за маленькую ручку, отвечавшую за поворот стрелок. В этот момент они указывали почти на десять часов утра. Оуэн начал азартно отматывать время назад.
Щелк!
Ручка больше не крутилась. Оуэн замер, главным образом из-за того, что теперь не видел циферблата часов. Уже было совсем не десять часов солнечного утра, а где-то часа три темной штормовой ночи. Оуэн стоял в кромешной темноте и слышал барабанящий дождь и отдаленные звуки «Скифской сюиты» Прокофьева, доносящиеся из музыкальной студии. Вырвавшийся из темноты порыв влажного прохладного ветра дунул Оуэну в лицо. Испугавшись худшего, он на ощупь дошел до стола, включил стоящую на нем лампу и в ее весьма неприятном голубом свете увидел, что опоздал.