Я хорошо изучил наклонности моего нового начальника — любит «подпускать» политику в самое пустяковое дело — и слушал терпеливо его лекцию, дожидаясь главного. Наконец он подошел к нему:
— Предполагается нелегальная ходка диверсанта. На ноги поставлены заставы пограничников. Ваша задача — перекрыть железные дороги на случай прорыва лазутчика.
— Придется людей просить.
Начальник не любил, когда о боевом задании знали многие, заранее считая такую операцию проваленной.
— Не дам ни человека!
— Я имею в виду железнодорожников. Актив наш, — уточнил я, внутренне усмехаясь.
Начальник потер подбородок, соображая: можно ля разрешить?
А я наседал:
— Перекрыть все участки, сами знаете, штатными сотрудниками невозможно.
— Черт-те что! Задыхаешься без работников. — Начальник отдела смотрел на меня сердито, будто бы я виноват был в том, что людей в органах НКВД недостаточно.
— Тираспольские товарищи считают, что переброска агента РОВСа будет в районе станции Рыдница, Юго-Западной железной дороги. Там Днестр имеет лазейки. Но это предположение! Отмахиваться от него мы, понятно, не можем! Свою же голову на плечах иметь не вредно! Продумайте план — вместе посмотрим… Насчет актива… Пожалуй, вы правы: придется поднять.
И вот в моем распоряжения автомобиль на рельсах — дрезина. Быстрый и удобный транспорт. Со мною в Рыдницу едут три человека.
На станции мы связались с парторгом, побывали в политотделе МТС. И в красном уголке станции собрали наших самых боевых помощников. Вкратце сообщили о предполагаемой заброске к нам вражеского лазутчика.
— Поможем, чего там, — решили коммунисты. Тут же уточнили, кто, где и когда будет нести охрану.
— Иду в засаду у переезда! — вызвался молодой дежурный по станции Тарас Семенчук.
Начитавшись книг о подвигах пограничников, он и в Рыдницу напросился, рассчитывая поймать шпиона. И вот он почти у цели. Волнуется, суматошно ходит среди сослуживцев.
Мне припомнился наш выезд из Рязани на банду Мамонтова. Так же возбужден был и я, так же хотелось отличиться. Когда это было!..
Семенчук подошел ко мне.
— Товарища можно взять с собой?
— Кого? — спросил парторг, усатый хмурый украинец.
— Стрелочника Мыкиту. Из пограничников хлопец.
— Так вин беспартийный, — засомневался парторг, еще больше хмурясь.
— Можно, если проверен, — сказал я.
— Тут нема неверных! — обиделся Семенчук и покраснел до ушей.
Стояла тихая летняя ночь. Луна полным диском проглядывала из-за легких облаков. Дорога к переезду вилась по ржаному полю, оно уходило к самому Днестру. Оттуда, с запада, тянуло свежестью. Наши помощники тихо и настороженно уходили на свои посты.
Семенчук и его товарищ вооружились охотничьими двустволками, залегли обочь дороги.
Во ржи били перепела. Луна наконец высвободилась из облаков и засветила ясно и ровно.
— А если… — Семенчук робел и волновался: это ведь его первый выход навстречу настоящему врагу!
— Если наше счастье… Тут кричи: «Руки в гору!» А я с другого бока. Вин мае зброю — голову не высовывай!.. — картаво, тихо говорит бывший пограничник.
Осторожно приподнялись. Под легким ветром поспевающая рожь шевелилась словно живая, укрытая золотистыми полотнами. Полевая дорожка темнела, теряясь вдали. Метрах в пятидесяти позади чернела будка путевого сторожа. В светлое небо, как зенитки, уставились жерди шлагбаума.
Тишина владела округой. Перепела страстно призывали:
— Спать пора! Спать пора! Спать пора!
И нежный шепот налившейся ржи, едва слышный, убаюкивающий. Глаза слипались, голова клонилась к траве. Семенчук заклевал носом…
Бывший пограничник был привычен к ночным вылазкам. Когда в сон клонит, самое время для лазутчиков! Ему почудилось, что рожь зашелестела слышнее. Тронул Семенчука:
— Чуешь?
Прислушались. Привстали. Дорога по-прежнему была пустынной. Но рядом с нею рожь колебалась и шуршала. Ребята затаили дыхание.
Вот мелькнуло темное пятно. Шорох резче бьет в уши. Взволнованная струйка в желтом море все ближе, все отчетливее.
— Он, — прошептал Семенчук.
Отползли в кювет, взводя курки ружей.
Человек, пригнувшись к самой земле, с опаской вынырнул из ржи. Настороженно огляделся. За плечами у него горбился мешок.
Вот он в десяти шагах. Ясно видно землистое от лунного света лицо. Слышно тяжелое дыхание.