— На митингах кричат: за рабочий народ. А на шахтах що робыться? Газами травят! Завалы устраивают. — Ставский теребит нечесаную бородку и холодными глазами вглядывается в собеседника.
Захарченко слышал о волнениях на шахтах. Он вздыхал и соглашался: да, непорядок!
— Слухай, мабуть, англичане войной собираются. На наших послов напали. Прикончат они большевичков!
А Илья думал по-своему: «Чего он сердится на власть? На готовое хозяйство пришел к Насте. Мужик ее награбил — в селе все знают. Пользуйся в свое удовольствие! Иное дело он, Захарченко. Брат против красных воевал. А его жинка с детишками — на шее… Вертись!..»
Ставский же, будто отгадав думки дежурного, спросил в упор:
— Що Карпо делает?
Захарченко поперхнулся дымом и закашлялся долго и надсадно. Отдышавшись, деланно подивился:
— Який Карпо?
А у самого мысли метались напуганными птицами: «Откуда узнал?» Брат Карпо тайком только вчера вернулся. Хочет повиниться. Терпежу нема: жинка с мальчишками измучилась. И самому обрыдло бегать…
Ставский неприятно засмеялся, растягивая тонкие губы:
— Ты що, не знаешь своего брата? Який в Крыму був. Ховается зараз в клуне. А ты утаиваешь бандюку!..
— Та набрехав хтось… Перший раз слышу…
— Брось, Захарченко, сам бачив.
Вдали загудел паровоз, Илья торопливо засветил ручной фонарь. Руки тряслись: вдруг Ставский сообщил в милицию! Что он за человек?.. Передать Карпу, пусть бежит… А куда он побежит?.. Горячий, напуганный — сразу попадется!..
Ставский вышел вслед за дежурным по станции и молча заспешил к почтовому вагону. Сонный раздатчик сунул ему в руки ведомость. Ставский расписался, приняв сумку с деньгами, тощую пачку писем и газет. Бросил все в дрожки, прикрыл попоной. Тронув вожжи, крикнул Захарченко:
— До побачення, Илья!
И покатил по пыльной улочке, растворяясь в темноте.
Настя стояла на пороге мазанки. Солнце освещало ее всю. Румяное со сна лицо, полные, сложенные на высокой груди руки — все дышало здоровьем. А на сердце не было покоя. Думалось: уедет Леонид за почтой и не вернется! И всякий раз так. Предчувствие угнетало…
Леонид вышел из-за хлева с охапкой свежей травы, положил ее в возок и застелил поношенным рядном. Пегая лошадка перебирала ногами, и Ставский похлопал ее по крупу:
— Стой, лахудра!
Оборотился к Насте:
— Вернусь поздно!
Кинул свое сухое тело в дрожки, и лошадь тронулась, помахивая коротким хвостом. Стукнул о колесо кнут.
Настя покорно, как привязанная, шла рядом. Глаза ее с грустью ласкали костистое, бородатое лицо Леонида. За воротами она оперлась на плетень, увитый буйным хмелем.
Пыль, поднятая колесами, закрыла повозку, потянулась серым клубом, скатилась в леваду и заволокла кустарники. Замер лошадиный топот…
Настя тяжело вздохнула, смахнув нечаянную слезу, и еще раз посмотрела в ту сторону, где скрылись дрожки. Пыль уже осела. Над кустарником парил ястребок. Она опечаленно пощупала свой округлый живот: под сердцем вздрагивало дитя.
И не видела Настя случившегося в леваде.
Из густых кустов на проселок выбежал колченогий мужик в постолах. Грязные онучи его были перекрещены серыми веревочками. Он поднял холщовую сумку над головой:
— Постой, чоловиче!
При Леониде в возке был денежный мешок. Почтарь опасливо вырвал из кобуры наган:
— Прочь с дороги!
Но мужик уже хватко держал пегашку за уздцы.
— Леонид, привет!
Ставский грязно выругался, пряча наган. Он узнал в мужике колченогого Щуся.
— Дурак! Мог пристрелить.
Колченогий обошел возок, забрался с ногами на рядно. Привалившись спиной к Леониду, чтобы видеть все сзади, распорядился:
— Трогай!
Дорога была пустынна, увиливала в глубокий овраг. Среди зарослей лещины и колючей акации Щусь промолвил:
— Поговорить треба.
— Говори! — настороженно промолвил Ставский.
— Долгий разговор. Если вечером у тебя? Не опасно?..
— О чем балачки?
— Тебе привет от дяди… из Херсона.
Ставский весь просветлел, услышав начало пароля, схватил Щуся за узкие плечи.
— И ему кланяйся. Тетка жива?
— Сердце болит, но шустрая.
Леонид тряс Щуся еще и еще, прижимал к груди. Столько пережито в ожидании! Щусь ловко спрыгнул в траву, пошел рядом с повозкой.
— Так условились?
— Приходи, Наум, после заката солнца. Три раза стукни — я встречу. Ты давно оттуда?..
Щусь растянул вывернутые губы в ухмылке.
— Вечером скажу. Баба надежная? Не побежит в ГПУ?