— Взять под наблюдение! — приказал Бижевич. — И еще усерднее занялся изучением прошлого и связями Юркина. Меня послал взять производственную характеристику на этого бригадира.
Начальник шахты обидчиво заметил:
— Зачем обманывал старика? Ревизо-о-ор!
А Юркина характеризовал положительно. Дисциплинирован. Отличный специалист и знаток рудного дела. Сочувствующий большевикам. Усовершенствование предложил.
— За него, пожалуй, смог бы поручиться! — заявил в заключение Павел Пантелеймонович.
Чтобы не вызвать излишних пересудов, я попросил характеристику и на других бригадиров. И всех их аттестовали положительно.
Бижевич, просмотрев характеристики, обрадовался как дитя:
— Вот вам организация! Вы забыли уроки шахтинского дела. Там тоже коммунисты были замешаны. Начальник поручился за Юркина! Этот Юркин явный враг! А в горкоме шляпа на шляпе сидит и шляпой погоняет. Этот благообразный трясун — начальник шахты — главарь диверсантов!
Я доложил Макару Алексеевичу мнение Бижевича.
— Перегибает Юзеф Леопольдович! — ответил он. — Ты его знаешь.
Бижевич подробно информировал центр ОГПУ, и там приняли всерьез его сообщение. От нас потребовали быстрого раскрытия диверсионной шайки. Сечереченские товарищи стали нажимать на меня.
Конечно, легче легкого было последовать по схеме, разработанной Бижевичем. И за решеткой оказались бы ни в чем не повинные люди. После резкого разговора с Юзефом Леопольдовичем я обратился к начальнику горотдела ОГПУ:
— Как дальше поведем операцию?
— Проверять Юркина! — ответил твердо начальник.
Он держал тесную связь с городским комитетом КП(б)У, пользовался его поддержкой. Бижевичу не разрешили взять под стражу ни одного коммуниста!
Вскоре к нам попало письмо, адресованное Юркиным в поселок Баплей на имя Петрусенко Леонида Пименовича. Текст его был весьма подозрителен:
«На шахте у нас, Леня, были дорогие гости. Хлопот наделали и беспокойства. И ты что-то забыл нас. Продуктов стало больше. Тебе закуплено масло. Ожидаем в гости!»
«Гости» на шахте — это, конечно, чекисты. Так поняли мы предупреждение Юркина неизвестному нам Петрусенко. Письмо, безусловно, ушло по назначению. А в Баплей спешно выехал Семен Григорьевич Леонов.
В этом маленьком рабочем поселке Леонов двое суток наблюдал за почтой. Письмо на имя Петрусенко получил паренек лет восемнадцати, работал он стрелочником на железнодорожной станции.
И тут Семен Григорьевич допустил просчет. Уверовав в то, что именно этот паренек связан с Юркиным, он под вечер задержал стрелочника. Тот был страшно удивлен и простосердечно во всем признался:
— Письмо передал чубатому Петру. Жинка у него ревнючая. Вот он и не получает сам письма. Мэнэ просыв, магарич поставил.
— Петро с бородой?
— Ни.
— Шрам есть на лбу?
— А хто его знае?.. Я один раз бачив.
— Живет где твой Петро?
— А хиба ж я знаю!
Понятно, в Баплее никакого Петрусенко не было. Леонов огорченный вернулся ни с чем. Ну и разнос учинил ему Бижевич! И правильно учинил. Не рядовой чекист-новичок, а старший оперативный уполномоченный провалил операцию!
— Тебе кур щупать, а не в ОГПУ работать! — неистовствовал Бижевич. — Караульте дом Юркина, Мышь не должна попасть в дом без вашего глаза!..
Макар Алексеевич ориентировал всех чекистов железной дороги: ищите опасного лазутчика-диверсанта.
Человек с косым шрамом на лбу затерся в народе! И тысячи глаз чекистов и их добровольных помощников из актива ощупывали незаметно каждого, кто хоть чем-то в малейшей степени был схож со Ставским-Петровским-Квачом-Петрусенко.
И вот на Вежецкую, в дом Юркина, пришло письмо из Днепропетровска.
«Масло съешь сам. Продукты прибереги до моего приезда. Леня».
Это «масло» не давало нам покоя. Смысл его открылся при трагических обстоятельствах.
Темной ночью Юркин вышел из дома. Оглянулся и теневой стороной направился к шахте. Гриша Райс, дежуривший в тот час у квартиры бригадира, пошел следом.
В то глухое время у движка, который откачивал воду из шахты, нес вахту старичок-моторист. Вечером он хватил стакан самогонки. За полночь сон пробрал его. Богатырский храп царил в дощатой будке, которая ограждала восстанавливаемый шахтный ствол.