— Не согласен! Бижевич — это зло. Он и в свое отделение подбирает людей по образу и подобию своему. И наберет таких…
— Напрасно занимаешься мрачными прогнозами, Володя! Пошли спать. Завтра попрошу лошадку да сбегаю в село. Понимаешь, интересно, как живут сегодня вчерашние махновцы и гайдамаки.
А еще через день Бочаров пригласил к себе Бижевича. Тот с каждым словом фыркал, как рассерженный индюк. С первой фразы стал нападать: подрываете, мол, авторитет сотрудников центрального аппарата! И необъективно разбираете жалобы. К тому же и с Громовым — друзья!
— Руководство знает о нашей дружбе и все же сочло возможным поручить мне побывать в Красном Логе. Прямо скажу, крутовато берете, Юзеф Леопольдович! У вас мания какая-то: хватать виновных и невиновных. Бредень — ведь он слепой. Люди отказываются отвечать вам.
— Ничего, признаются. Как услышат про яму, так штаны мокрые! И на столе готовое признание вины!
— Какую яму? — не понял Бочаров.
— В которую мертвых закапывают. Меня обвиняют в самовластии. А помните, Павел Ипатьевич, указание Владимира Ильича насчет правых и неправых? — Бижевич щелкнул замком кожаного портфеля из красной юфты. Достал газету, потертую на изгибах, и громко, раздельно прочитал:
— «Я рассуждаю трезво и категорически: что лучше — посадить в тюрьму несколько десятков или сотен подстрекателей, виновных или невиновных, сознательных или несознательных, или потерять тысячи красноармейцев и рабочих? — Первое лучше». Это — Ленин!..
Бочаров пристально разглядывал Юзефа Леопольдовича. Облысел Бижевич. Сквозь тонкую прозрачную кожу на лице просвечивали склеротические жилки. Пальцы катали шарики из бумаги. Он беспрерывно послюнивал их.
Бочаров наконец промолвил:
— Владимир Ильич говорил все это, объясняя причины красного террора. Сегодня времена не те и люди не те! Кроме того, позволю себе напомнить письмо Ленина в ту же пору председателю Украинской ЧК, в котором Владимир Ильич предлагал построже проверить состав чекистов, ибо на Украине чека принесли тьму зла, быв созданы слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся…
— Это намек? — прервал его Бижевич.
— Зачем же так прямолинейно, Юзеф Леопольдович! Я хочу подчеркнуть, что ленинскими цитатами нужно пользоваться с умом. Было такое письмо, значит, давай чистить сегодняшние штаты, так по-вашему? Это же абсурд!.. Юзеф Леопольдович, каков ваш идеал в жизни? Чего вы лично добиваетесь?
— А вы? — Бижевич насторожился, щеки раскраснелись.
— Хочу немногого. Чтобы люди чаще улыбались. А встретившись, говорили бы о счастье и удачах.
Бижевич слушал с явным удивлением. Он растянул тонкие губы в сочувственной улыбке.
— Мне показалось, Павел, что ты устал. Тебя тянет к покою. Прости мою фамильярность, мы ведь давно знаем друг друга. А покой нам только снится. Разве может быть чекист спокоен, если враги революции еще ходят по земле? Ты об этом думал, Павел?
— Я думаю прежде всего о том, чтобы человек шел по жизни с широко развернутыми плечами и светлыми очами. Стараюсь обрабатывать рану без боли. Приходилось тебе видеть: чем мягче руки у врача, тем скорее выздоравливает больной. Я в лазарете убедился…
— Ты фантазер! Или просто смеешься надо мною. Конечно, мы высших школ не оканчивали. — Бижевич вдруг обиделся, побледнел и встал, одергивая гимнастерку. Значок «Почетный чекист» зацепился за клапан кармана, и Юзеф Леопольдович досадливо поправил его. — К каким же выводам вы пришли, товарищ проверяющий?
Бочаров тоже встал. И резковато ответил:
— Доложу руководству. На мой взгляд, объективно вы правы. Начальник шахты своей мягкотелостью нанес определенный ущерб производству. Но это вовсе не значит, что нужно было его хватать и везти в каталажку. Своим неуважением к партийным органам вы нанесли значительный ущерб престижу ОГПУ. Об этом также скажу руководству. Выводы остаются за начальством, это вы знаете не хуже, чем я.
Бижевич не ожидал такой откровенности и подобного заключения, растерянно хлопал глазами. Он готовился защищаться и нападать, а Бочаров просто констатировал факты.
Судьба благоволила к Бижевичу. Он не снял наблюдения за Юркиным. А тот по глупости сам ускорил развязку, стараясь замести следы преступления, как научил его Ставский. Ночью подкрался в дощатую будку, пытаясь все-таки взорвать шахтный ствол и убить сторожа. Тут его и схватили. Он отбивался отчаянно, но сторож и три чекиста связали его.