— Вы меня, господин, с кем-то путаете, — продолжая протирать стаканы, возразил Захар. И тут вспомнил: «Терехов! Арестован по делу Шантурова. Брали его в доме Рогальского».
— Ни с кем я вас, товарищ чекист, не спутал, — ухмыльнулся гость. — Всего лишь девять дней прошло. Я вам все напомню, и фамилию свою — Терехов Владимир Иванович, и то, как вы меня с Петром Петровичем Рогальским арестовывали. Все, все напомню!
— Вы ошибаетесь, господин Терехов. Я Липатов Павел, а не чекист, — спокойно, стараясь казаться немного удивленным, ответил Шаповалов. — Вон и господин Бедрин вам это подтвердит.
— Да, да, Володя! Это Павел Липатов. Ты зря горячишься, — вступил в разговор Бедрин.
— Зря, говоришь! — закричал Терехов. — А позволь тебя спросить, давно ли ты знаешь этого субъекта?
— Шесть дней уже, а познакомились в тюрьме. Он меня от чекистов выручил. И вообще, к чему этот крик, ведь можно разобраться спокойно.
— Эх, Борис, Борис. Слепец ты несчастный. Завтра Шантуров приедет, он поможет тебе прозреть. А пока, — Терехов ехидно улыбнулся, — твоего подзащитного для предосторожности надо арестовать.
Захара поместили в маленькую каморку, где раньше хранилась школьная рухлядь. Очистив от хлама угол, он лег на пол, но уснуть так и не мог. Все время возвращался к мысли: «Почему Терехов и Шантуров на свободе? Неужели они сбежали из-под ареста по дороге в Омск? Нет, не должно быть такого! Что-то произошло».
Недоумение Шаповалова было вызвано еще и тем, что он не знал о трагедии на станции Токуши, которая случилась 15 февраля в момент наиболее напряженных боев у вокзала станции Петропавловск. В железнодорожном составе, где находились семьи ответработников, был и вагон с арестованными членами организации Шантурова. Предполагалось, что следствие над ними будет произведено после окончания боев в Омске. Однако шантуровцам неожиданно повезло. Руководство восточной группы мятежников, выполняя приказ Родина — замкнуть кольцо вокруг Петропавловска и подготовить плацдарм для продвижения к Омску, — направило к станции Токуши вооруженный отряд. Бандиты действовали без опаски, так как эсеровская ячейка склонила расположенную на станции роту 253-го полка на сторону мятежников. Вечером 15 февраля отряд, имеющий в своем составе 300 пехотинцев и 150 конников, ворвался в Токуши. Началась зверская расправа над беззащитными женщинами, стариками, детьми. Особое рвение проявили освобожденные бандитами шантуровцы. Спаслось несколько человек, в том числе и заведующая Петропавловским уездным здравотделом Чернышова.
Телеграфист станции Токуши сумел сообщить в Петропавловск о налете банды. Комдив Корицкий направил в Токуши бронеплощадку и батальон 249-го полка из Исиль-Куля. Мятежники, не приняв боя, отступили.
Утром в каморку пришли двое — Терехов и председатель следственной комиссии штаба Кармацкий. Кармацкий со знанием дела несколько раз ударил Захара. Все тело налилось нестерпимой жгучей болью.
— Вот так и будет, если мы молчать будем, — нараспев, елейным голосом говорил Кармацкий после каждого удара.
Потом его позвали на заседание трибунала, и допрос продолжил Терехов. Бывший поручик стал отрабатывать на связанном чекисте некоторые приемы бокса и вскоре разбил Шаповалову нос и губы. Потом, решив сделать двухминутный перерыв, развязал арестанту руки, чтобы тот мог вытереть кровь. Пошатываясь, Захар подошел к стене и, опершись спиной, стал утираться рукавом рубахи. Терехов бросил в угол недокуренную папиросу, взял кусок веревки, подошел к арестанту, чтобы вновь связать ему руки. Улучив момент, Шаповалов нанес сильный удар ребром ладони по горлу Терехова. Поручик кулем свалился к ногам чекиста. Захар осторожно выглянул в коридор и, не увидев там часового, осторожно вышел, запер на ключ каморку. На крыльце встретился Шарипков.
— Что с вами, Павел? — удивился старший писарь. — На вас лица нет!
— Познакомился с прелестями «старого прижима», — ответил Захар и, решив, что в его положении теперь церемониться нечего, спросил:
— Не знаешь, совещание уже началось?
— Какое? — Шарипков с недоумением посмотрел на Захара.
— На котором Кудрявцев для узкого круга делает доклад о дальнейших планах.
— Так это… Это же шпионаж! Нас с вами расстрелять могут.
— Никто не расстреляет. Есть комната, из которой все слышно?
— Есть.
— Ведите меня туда и побыстрее!
— Но как же, — попытался еще раз отказаться Шарипков. — Ведь это нечестно.
— Ну вы, хранитель морали. — Шаповалов достал из кармана браунинг. — Мне терять нечего. Говорите, или…
— Идемте, — зашептал Шарипков. — Только через чердак: там есть лаз в закрытую комнату. Меня не выдавайте…
Пока они пробирались через чердак, Шарипков пояснил, что до революции один из руководителей школы любил подслушивать своих коллег-учителей, и но его приказу специально оборудовали закрытую комнату. Только ход в нее был нормальный. Верхний же люк прорубили позже.
Комнатушка оказалась крохотной, но слышимость была превосходной. Шаповалов узнал голос Кудрявцева.
— Подполковник начал говорить недавно, — прошептал Шарипков.
— А вы откуда знаете?
— Так он только что сказал «во-вторых».
— Ну ладно, — прервал Захар словоохотливого собеседника. — Давайте послушаем.
— Да, господа, — говорил Кудрявцев. — Я настаиваю на перестройке структуры власти. Мне думается, параграф второй приказа необходимо изложить так: «Существующие в настоящее время в селениях штабы приказываю немедленно расформировать, назначить в каждом селении комендантов, в ведение которых должны быть переданы все находящиеся в штабах силы и вооружение. Все инвалиды, освобожденные от мобилизации, должны нести гарнизонную службу».
За перегородкой поднялся шум. Некоторые участники совещания возражали против предложения Кудрявцева. Но их было мало. После утверждения соответствующего обращения и приказа по войскам слово вновь взял Кудрявцев.
— К сожалению, господа, я должен сообщить вам, что мы сейчас оказались перед большим» трудностями. Действие фактора внезапности, благодаря которому мы добились немалых успехов, кончилось. Красные опомнились от неожиданности и перешли в контрнаступление. За прошедшие годы их руководители накопили немалый опыт организаторской работы и, конечно, пустят его в ход. Вы знаете, что пламя антибольшевистского восстания охватило часть трех губерний — Омской, Тюменской и Челябинской. Нам нужно во что бы то ни стало удержать за собой участок дороги Мамлютка — Макушино, расширить здесь имеющийся плацдарм, особенно в сторону Кургана, и одновременно перерезать еще в одном месте дорогу Омск — Тюмень. Вы, конечно, понимаете, что этим мы нанесем чувствительный удар по Москве, ибо без хлеба она долго не протянет. Во-вторых, необходимо руками местных крестьян ликвидировать собранное на ссыпных пунктах зерно. Пусть пока мужики делают с ним что хотят. В-третьих, усилить дезинформацию. Сбитый с толку крестьянин пойдет на что угодно. В-четвертых, нам следует использовать опыт красных по разложению враждебного тыла. С этой целью предлагаю послать в тыл большевиков несколько небольших подвижных отрядов. В-пятых, мы должны соединиться с Кокчетавом. Для этого надо разгромить сводную группу Полуяхтова, которая занимает район Пресногорьковки. Это, господа, самые общие соображения на ближайшее время.
После небольшой паузы по предложению главнокомандующего Родина было решено приступить к проведению в жизнь рекомендаций Кудрявцева. Затем в комнате, где проходило совещание, возник шум. Андрей Кармацкий доложил о побеге пойманного вечером чекиста, и присутствующие стали возмущаться ротозейством охраны. Кудрявцев напомнил о своих требованиях поднятия дисциплины. Его поддержал Родин. Совещание постановило не останавливаться перед самыми жестокими мерами для улучшения порядка в войсках.
— Павел, а вас уже ищут, — зашептал Шарипков.
— Помолчи, Сергей Иванович! Лучше подумай, как добыть коня. Отправишь меня поздно вечером верхом. Нужны пропуск и пароль. Я подожду до темноты. А теперь иди, товарищ Шарипков. Я верю тебе, как брату.