— Где он проживает сейчас? — спросил Карташов.
— Там же, где и я: в железнодорожном поселке Пятилетка. Снимает небольшую комнатку у одной старушки. По поводу его осведомленности о немецких радиопередатчиках я хотел как-то обратиться к вам, да видно запоздал. Сами пришли…
— Этот Северинов очевидно тот, кого мы ищем, — сказал Жалекен, как только Семенов закрыл за собою дверь. — Его рост, цвет волос и глаз, отчество идентичны с данными на разыскиваемого. Надо бы показать его кому-нибудь из свидетелей. Но они далеко. Вот если бы мы имели фотокарточку.
Тлеумагамбетов подумал, спросил:
— Ты, Рэм Михайлович, не смог бы добыть фотокарточку?
— Пожалуй, смогу, — ответил Карташов. — Может быть, не так скоро, но сделаю…
— Постарайся.
На следующий день утром секретарь принесла папку с почтой и, положив ее на стол, попросила капитана не задерживать документы.
— Ладно, — сказал Жалекен.
В папке оказался протокол показаний свидетеля Вановича Сергея Васильевича, осужденного в 1945 году за измену Родине. Жалекен быстро просмотрел остальную пачку и стал читать протокол. В нем подробно описывались уже известные похождения Игольникова на территории временно оккупированного гитлеровцами Себежского района Калининской области. Прочитав эту часть показаний, Жалекен подумал, что этот Ванович, пожалуй, ничего нового не сказал. Стал быстро просматривать остальные страницы. Вдруг его взгляд остановился. «Здесь, кажется, что-то есть». Спустя некоторое время тихо скрипнула дверь. Не успел Жалекен поднять голову, как в кабинет вошел Рэм Михайлович. Сказал:
— Я закончил подготовку к поездке на Алма-Ату первую. Разрешите доложить о намеченных мероприятиях?
— Обожди, — сказал Жалекен. — Придется отложить поездку на один-два дня. Сегодня и завтра будешь знакомиться вот с этим документом. В нем показания свидетеля Вановича по делу Игольникова.
Капитан взял протокол и вновь положил перед собой.
— Я отдам его, как только сам прочитаю. С учетом новых данных, а их в этом документе немало, наметим мероприятия по дальнейшей проверке Северинова. Изменник Родины Игольников, оказывается, не только каратель, но и агент абвера, прошедший подготовку в Вайгельсдорфской школе диверсантов.
— Судя по данным информации, — заметил Карташов, — к этому привела известная позиция гитлеровцев о преуменьшении военной мощи и готовности СССР к войне.
— Это верно, — согласился Жалекен. — Многие советские контрразведчики знали, что ведомство Канариса активизировало разведывательную деятельность против Советского Союза незадолго до нападения. Точнее, после победы гитлеровцев во Франции и Польше. Именно к тому времени относится создание на территории Германии, в ряде стран Европы крупных разведывательных центров абвера, диверсионных школ. Среди них был и Бреслауский центр, где в школе радистов учился разыскиваемый нами Игольников. Из показания Вановича видно, что этот матерый шпион успел окончить Вайгельсдорфскую школу диверсантов. Там же учились его соучастники по преступлениям Мылов, Жигайлов, Дударь, Ванович и другие. В протоколе показаний названы их подлинные имена.
Разговор чекистов прервал телефонный звонок. Жалекен взял трубку. Потом сказал:
— Нам с вами нужна информация о Бреслауском центре, подробнее о Бреслауской школе радистов и Вайгельсдорфской школе диверсантов. Возьми в секретариате все имеющиеся по этому вопросу документы, тщательно их изучи. Следует помнить, что многие свидетели по делу являются изменниками Родины и, рассказывая о поведении Игольникова в тылу у немцев, стараются выгородить себя, свалить часть вины на другого. Они шельмуют и оговаривают друг друга. Мы должны быть объективными, ловить в показаниях фальшивые нотки.
Капитан Тлеумагамбетов встал из-за стола, открыл сейф, достал из него листок с записями, отдал Карташову.
— Вот здесь указаны все нужные нам документы.
Когда Рэм Михайлович вышел, Жалекен еще раз перечитал ту часть показаний, где Ванович говорил о массовой вербовке военнопленных в Торунском зондерлагере.
Ванович рассказывал, что однажды после завтрака Иван Узлов, до войны дважды судимый, а в зондерлагере исполнявший обязанности посыльного, подошел к Игольникову, что-то ему сказал. Игольников тут же встал, положил под подушку немецкую газету, которую читал ежедневно и переводил содержание отдельных статей своим друзьям, оправил одежду и ушел. Через два часа он вернулся. Сел на кровать, вытащил газету и уткнулся в нее. Все, кто в это время был в помещении, наблюдали за ним. Ванович, с которым Игольников находился в Винницком лагере советских военнопленных и там познакомился, не вытерпел, подошел к Игольникову, сел рядом. Участливо спросил:
— Кто тебя вызывал? Зачем?
Игольников не ответил. Ванович повторил свой вопрос. Тогда Игольников резко повернулся к нему, грубо бросил:
— Отстань! Придет время, узнаешь…
После обеда гитлеровцы пригласили на беседу Мылова. Когда он вернулся, то тоже ничего не сказал. Молча собрал свои вещи, пошел к Игольникову. Затем они ушли в другой блок, до этого пустовавший.
Так продолжалось несколько дней. Вызванные возвращались, забирали свои пожитки и уходили. Было заметно, что побывавшие в канцелярии лагеря старались избегать тех, кого еще не вызывали. И эти, оставшиеся, вели себя настороженно, с тревогой ожидая своего часа.
Только Яшпай Ходжамурзин, занимавший койку рядом с Игольниковым, вернулся в хорошем настроении. Постоял у блока, выкурил сигарету и после этого не спеша вытянул из-под кровати небольшой поношенный чемодан.
Последним был вызван Ванович. Случилось это вечером, после ужина. А так как в эту пору обычно никого не приглашали в канцелярию, то Ванович подумал, что дадут какую-нибудь работу по лагерю. Да и вызывал его, как сказал посыльный Узлов, комендант зондерлагеря Раевский, который в начале войны был военным. Нередко приходилось видеть, как Раевский вытягивался перед большим начальством, навещавшим иногда лагерь, бойко докладывал обстановку. На нем ладно сидела форма офицера войск СС, и Ванович, почти ежедневно встречавший Раевского, думал что он искусно маскируется под фрица. В канцелярии вместо обычного окрика Ванович услышал от Раевского вежливое приглашение сесть на стул, стоявший неподалеку от письменного стола. Комендант не спеша закурил и, увидев, что Ванович все еще стоит, вторично пригласил его сесть.
— Ну, как себя чувствуете? — спросил Раевский.
— Самочувствие хорошее, — ответил Ванович, а про себя подумал: «Смотри-ка, на вы называет. Что с ним случилось?»
— Это хорошо, — сказал Раевский. — Великой Германии нужны крепкие, здоровые и преданные фюреру люди, которые могли бы успешно вести борьбу против большевиков.
Время от времени Ванович поддакивал Раевскому, чувствуя, что тот еще не сказал главного. Наконец, очевидно решив, что сказанное произвело должное впечатление, комендант спросил:
— Ну как, согласны работать в пользу великой Германии?
— Да, согласен, — поспешно ответил Ванович.
Раевский встал из-за стола и предложил следовать за ним. Вначале шли коридором, потом свернули в небольшую приемную. Оставив Вановича под присмотром молодого унтер-офицера, Раевский зашел в кабинет и спустя минут десять приоткрыл дверь.
Человек, сидевший за большим письменным столом и разговаривавший с кем-то по телефону, был известен в зондерлагере как офицер военной разведки гитлеровской Германии — зондерфюрер Шульц. Закончив разговор и положив телефонную трубку, он ка ломаном русском языке сказал:
— Господин Раевски доложиль мне о вашем согласии работать на великая Германия. Это так? Это все правильно я понимаю?
Ванович тотчас вскочил со стула.
— Так точно, господин зондерфюрер!
Шульц благосклонно кивнул головой, стал подробно и нудно объяснять, как это важно сейчас для третьего рейха. Он говорил, что Ванович, как хороший радист, будет помогать абверу в разведывательной работе. Ванович, наконец, понял, куда клонят Раевский и Шульц.