Енот неожиданно расцветает искренней застенчивой улыбкой и радостно говорит: «Сиг! Да еще и копченый! Восторг и песнопения! Спасибо!»
Но он все же мерзавец, потому что, получив рыбину и с удовольствием ее осмотрев и обнюхав, двусмысленно заявляет: «Так уж сложилось, что все женщины почему—то стараются меня накормить!»
— Поговори еще мне, понамякивай. Это потому что ты тощий, как дети Африки. Вот, небось, тебе дед Мороз подарки не приносит на Новый Год? Это потому что ты кушаешь плохо.
— Ах, никто меня не любит, никто не понимает — горестно заявляет Енот и, хитро подмигнув, направляется к себе, бурча внятно под нос: «Кушаю я хорошо... да кто ж мне даст? Усе пожрали толстые врачи. Один в семи комнатах живет, сорок пар штанов имеет, а другой пропитание по помойкам ищет!».
Я успеваю только навести краткую ревизию на кухне — проверив, есть ли нормальный кофе, сахар, сливки, шоколад и конфеты, глянув, что из себя представляет Средиземноморская кухня. Женщину вообще полезно удивить чем—то необычным. Нехай будет сегодня средиземноморская кухня. Собственно все то же, включая картошку, макароны и каши, но уже название звучит по—иному. Нет, все—таки на барахолку надо сбегать. Хлеб Надька любит, чтоб был свежий — это у нее пунктик. Не успеваю выбраться, как в дверь звонят. Звонок, к слову — это тоже признак статуса сейчас, потому что очень у многих электричества просто нет. Вообще.
Это опять Енот. Даже переодеться успел с уклоном в этакий гопостайл. И бейсболка у него настоящий абибас, прямо так и написано. Чистый гопник.
— Вот. Что выберешь? — и он показывает банку персикового компота и какого—то варенья, очень похожего на малиновое.
— Обои годятся — говорю я и тяну лапы.
— Э, я токо одно что—то готов пожертвовать в ваши ненасытные утробы — возражает гость.
— Обидеть хочешь?
— Ага. Я б с удовольствием, но вас обидишь, живорезов, как же. И папа мне всегда говорил — еще с колыбели об этом.
— О чем говорил?
— Папа говорил: «Во время дела сгоряча не стреляй в полкового врача!». И всегда был прав. Ладно, бери, если совести нет! Слушай, Надежда Николаевна так косметикой моей и не пользуется?
— Конечно нет. Совершенно идиотская косметика—то. Ты ж ее подколоть хотел — знаешь же, что она косметикой принципиально не пользуется. Медик же, какой там маникюр с лаком.
— Нет, я от всей души — вот не веришь ведь, а зря.
— Не верю.
— Ну и правильно, в общем. Если я из коробки кое—что заберу, ты не против? Мало ли — сам там начнешь косметикой пользоваться или еще что?
— Янот бясхвостый, сам косметикой своей пользуйся.
— Это из Конецкого ага? Ладно, раз разрешаешь — и попользуюсь.
Енот решительно начинает копаться в коробке, которую совсем недавно с помпой презентовал Надежде. Та опасливо приняла дар данайский — и не ошиблась, мой гость обнес какой—то киоск с косметикой для панков что ли или готов, или еще кого — то так же скорбного главой. Я не очень представляю себе кому понравятся выкрашенные такими идиотскими цветами ногти, дикие тени для век и прочие исхищрения нынешней молодежной моды. Ящик так и стоит в коридоре, как памятник тщетным ухищрениям.
Енот целеустремленно роется в коробке, страшно напоминая своих собратьев громящих чинные американские мусорные баки. Даже странно, что оттуда не доносится чавканье и урчание. Остается недовольным, хотя что—то и рассовал по карманам.
— Куда вы собрались, милейший? Не на рынок ли часом?— спрашивает он меня.
— На рынок. А ты?
— Я тоже. А как вы отнесетесь, ежели составлю вам компанию??
— Пошли. Будешь ехидничать — пойдешь один, заранее предупреждаю.
— Я сама доброта! Это все поклеп! Базилио, когда я вас... то есть — видит Бог, и в мыслях не имел! (и, перейдя с МХАТовских интонаций на нормальный разговор) Да, у тебя патроны к АК есть — чтоб медные гильзы были?
— Есть. А что?
— Обменяй, а? Сейчас глянем самый лучший курс обмена — например, на патроны к ПМ? И грабь меня. Я согласный. Или жалко?
— Жалко. Жалко, что я не Ильяс. Вот он бы тебя умыл и обул. Много тебе патронов надо?
Енот перекашивается, горестно вращает глазами и выдает скрипучим голосом: «Не говорите мне за Илью! Этот сын не гусского нагода ведет себя так, словно он не просто сын не гусского нагода, но у него еще и папа юрист! И при этом хочет знать все, как будто он поп, а мне уже пора! Так что забудем вовсе и не станем осквернять уши словами о сем жмоте, они совершенно неуместны в обители столь щедрого, главное, — деликатного человека! (И тут же меняя голос на свой обычный голос) А патрончиков нужно с сотню. Но только медных».