— Похоже паршиво налажена караульная служба у этого Ларса была – отмечает очевидный факт внимательно слушающий Серега, Енот на это хмыкает.
— Ну и зарезал кинжалом того, кто был в самой роскошной одежде.
— Ага.
— Ну и оказалось, что это был царский писец, а Порсена одевался куда скромнее. Муция скрутили. Стали допрашивать – а он и сообщил, что таких как он три сотни и все поклялись Порсену зарезать, если он осаду не снимет. Ну а когда ему пригрозили пытками, чтоб он рассказал подробности, он усмехнулся и положил свою правую руку на угли в стоявшей там жаровни. И завоняло горелым мясом, а Муций стоял и нагло лыбился…
— Точно, прав ты Серега, никудышная охрана, его даже не связали… Так а дальше?
— Ну а дальше Порсена подумал, что если таких идиотов и впрямь в Риме много, то ну его и нафиг. Осаду снял и войско от греха подальше увел. Ну а Муций получил прозвище Левша – то есть Сцевола – правая — то рука у него нерабочая стала. Вот об этом подвиге все знали и в Римской республике и потом в Римской империи, да видишь и в других империях тоже это входило в программу гимназического обучения.
— Похоже Муцию попроще пришлось – у него только рука горела, а не лицо, руки, ноги, да и стоять лыбясь куда проще, чем самолет сажать ночью… А чего про этих Сцевол дальше ничего не слышно? Или слышно?
— Ну за подвиг Муций получил здоровенные луга под Римом, их и сейчас еще Муциевыми называют, но плодились Сцеволы неохотно, довольно быстро род пресекся.
Разговор на этом как—то вянет, дальше плывем молча, только мотор тарахтит, да водичка плещет.
У самого подъезда вздрагиваю от злобного вопля из кустов. Одного взгляда достаточно, чтоб понять – Лихо Одноглазое выясняет отношения с соперником – черно—белым котярой из дома напротив. Котовьи дуэли – странное зрелище, коты явно следуют какому—то этикету и ведут себя как дворяне, казалось бы чего проще – раз—два с налету лапами врагу по башке – ан нет, выделывают тушкой всякие почти незаметные глазу телодвижения, страшно мявкая и воя, словно бы даже и ругаются на своем кошачьем языке, долго выдрючиваются друг перед другой и вот только потом, осточертев всем окружающим своими боевыми кличами кончают свару молниеносной стычкой.
— Лихо, бей этому хаму по—быстрому морду и пошли ужинать – негромко говорю своему коту.
Лихо стоит как каменный и ухом не ведет, опять заводит свое устное устрашение.
— Сосед, разгони ты этих зараз, спать пора. Я уж собрался водой плескануть, хорошо увидел что ты там стоишь – говорит в распахнутое окно знакомец с моей площадки.
— Ну Лихо, или ты сейчас заканчиваешь и мы идем ужинать, либо жрать не дам. Понял? Не дам жрать.
Не знаю, то ли животина понимает все—таки человеческую речь, то и в ритуале дуэли дошло до положенного мордобоя, но кошаки коротко вякнув сшибаются в воздухе как два пушистых мяча, издают еще несколько мерзких боевых звуков и черно—белый наглец задрав трубой пышный хвост улепетывает на свою территорию. Лихо имитирует преследование – на трех лапах ему приходится ограничиваться именно имитацией, после чего гордо шкандыбает ко мне.
— Ну молодец, хороший пес, то есть кот, конечно, пошли жрать—спать!
И мы идем. Именно выполнять намеченное. И все в точности выполняем. И радостно встретивший нас щен тоже прикладывается к еде и после этого отбывает в гости к Морфею…
Утренний сбор многолюден. Киваю уже знакомым, вижу несколько незнакомых физиономий. Свободный стул для меня держит Саша, а то не ровен час стоять бы пришлось. Брысь достаточно громко возражает незнакомому мне мужику в ментовском камуфляже, отчетливо слышу эту отповедь:
— Основой научного метода является не сбор фактов или что—то подобное, а исключительно анализ. Причем, анализ как вещь в себе, а не анализ тех же фактов. Если у человека нет никаких фактов, но он анализирует домыслы, неподтвержденные версии и гипотезы, даже собственные повадки, которые могут существенно повлиять на ход будущей работы — то это ученый — в хорошем смысле, т.е. квалифицированный и добросовестный исследователь. Он шлифует свой инструментарий, на дальних подступах отсекает заведомо непроходные варианты. А тот, у которого собрана куча фактов, но нет корректного анализа — тот говна кусок. Справедливости ради надо сказать, что правильный исследователь по жизни редко анализирует идеальную пустоту. Все же оно так устроено, что нас подвигают на деятельность какие—то события или любопытные факты. Но настоящая наука всегда работает в зоне острого дефицита фактов. Там, где их уже много, копошатся гиены, даже если не принимать во внимание продажность—заказуху, фабрикацию откровенной дезы и тому подобное.