- Хороший улов для Горбуньи! Вот, порадуется старуха! - Левша довольно потирал ладони. От Горбуньи он нередко перехватывал лишнюю порцию айрака, а потому старался угождать ей абсолютно во всем. Попыхивая папироской, Мох хмуро взглянул на приятеля.
- Ты только губешки особо не раскатывай! Твой номер шестой, не забывай.
Оспины на его лице выглядели зловеще, покрасневшие от айрака глаза смотрели вприщур. И все же Левша взгляд напарника выдержал. Уж он-то знал, что в иерархии лесной братии за последние месяцы он тоже успел несколько приподняться. Во всяком случае, из разряда шестерок окончательно вышел. Конечно, Финн с Лесником оставались по здешним меркам кастой неприкасаемых, а до Атамана ему было и вовсе, как до звезд, однако и на своей скромной полочке Левша чувствовал себя уютно.
В ближайшем дворе продолжала заходиться в лае собака, но в целом деревушка выглядела мертвой. То ли всех уже переловили, то ли народишко предусмотрительно затаился. Во всяком случае, никто не спешил выползать из избушек, и воевать было, решительно, не с кем. Айрак бурлил в крови, требовал активных действий, но вся операция обещала уложиться в десяток минут. Теперь даже смешно было вспоминать, как суетился накануне Лесник, как, следуя наставлениям Атамана, расставлял на окраине деревушки посты.
- Ни одна тварь не должна уйти из Облучка! - рычал он. - Работаем чисто!
Судя по всему, о чистоте он беспокоился напрасно. Облучок не сопротивлялся бандитам, и ребята на постах всерьез рисковали остаться без добычи. В любом случае, этим следовало воспользоваться, и Левша с Мохом уже сейчас хищно вертели головами, оценивая богатство домов и огородов.
- Еханый бабай! А ведь я займу эту халупу! - Шнурок торопливо кивнул через улицу в сторону ближайшего пятистенка. Ружье в его руках ударило огнем, и беснующийся возле крыльца пес с визгом покатился по траве. - Как, Мох? Ты не против?
- А что в ней хорошего? Обычная избенка.
- Зато это… Там флюгер красивый!
- Флюгер! - Левша хохотнул. - Ты что, дите малое?
- И крыльцо вон какое! - упрямо продолжил Шнурок. - Люблю, когда крылечки широкие. И со ступеньками, типа. Летом выйдешь на такое, сядешь с пузырем в руке, и весь мир по барабану…
Договорить о своей мечте он не успел. Из избы, на которую беглый солдатик показывал пальцем, молотнул выстрел. Стреляли дробью, а потому не промахнулись. Зайдясь в крике, Шнурок выронил обрез и повалился на землю. Сжимая кровоточащую голень, бандит покатился по земле, тоненько, почти по-волчьи завыл. Глянув на него округлившимися глазами, Левша жахнул из винтовки по дому, торопливо юркнул за поленицу. Там уже сидели Мох с Семой Кулаком. В отличие от своего молодого приятеля они были калачами тертыми и твердо знали: умный сначала спрячется, а уж затем выстрелит. Поступать наоборот - значило всерьез рисковать жизнью, и если Мох со свой жизнью давно расплевался, то Сема Кулак твердо намеревался прожить еще с полсотни лет. Очень уж хотелось бойцу взглянуть на Третью Мировую войну. По телевизору он видел, как рушились в Нью-Йорке Башни Близнецы, и зрелище Сему буквально потрясло. Знакомые пацаны уверяли, что лет через тридцать все будет еще круче. Подрастут и террористы, и новые небоскребы, и возможности телевизионщиков. Это означало, что смерть будут показывать в цвете и объеме, сверху и снизу, в реальном озвучивании. Такая уж будет к тому времени техника. А значит, и жить станет не в пример веселее…
Наверное, дед Еремей потому и оставался в деревне, поскольку податься ему было совершенно некуда. Кому нужен старикан восьмидесяти с лишним лет, у которого пенсия иждивенца и который даже бумаг ветерана себе толком не выправил! А стало быть, не мог претендовать ни на жилплощадь, ни на льготы. История продолжала блюсти себя в привычной неприглядности. Со времен Дениса Давыдова российские партизаны оставались вне закона. При царе-батюшке их пороли розгами и клеймили, при Сталине отдавали под суд и отправляли в тундру. Везло очень немногим - только тем, кто успевал геройски погибнуть или документально оформить свое партизанство. Еремей погибнуть не сумел, а с оформлением документов оплошал. Друг партиец пусть и с ленцой, но прикрывал его лет пятнадцать, а после скоропостижно помер. Сталина к тому времени уже не было, но и свидетелей былых подвигов Еремея не осталось. Так и получилось, что в лагеря Еремея не упекли, а вот пенсию нормальную так и не дали. Тем не менее, он не унывал. Жить - это вам не воевать. Спасал лес с огородом, спасали горожане, закупавшие у старика грибы, кроличьи шкурки и ягоды. Словом, Еремей на трудности не жаловался, стоически дожидаясь своего смертного часа. Только вот не подозревал старик, что на склоне лет увидит, как по его родной деревне, крадучись, пройдет человек с винтовкой и в немецкой каске. Уж он-то этих касок на своем веку успел повидать великое множество. С полдюжины сам попортил из старенькой трехлинейки. Все тот же дружок партиец даже обещал выговорить медаль за убитых фрицев, но никакой медали Еремей не дождался. Зато дождался, как, спустя более полувека после окончания войны, в гости к нему припожаловал хозяин знакомой каски. И снова в руках инородца было оружие. Более того, судя по крикам и выстрелам, незваные гости успели натворить в Облучке бед. Поэтому в минуту, когда Левша со Шнурком поравнялись с Еремеевским двором, дед стоял уже возле окна, сжимая в руках ижевскую двустволку.
Он все еще колебался, когда вихрастый незнакомец вскинул к плечу винтовку. Он явно собирался стрелять в его Тархана. А уж Тархан никогда попусту не лаял. Чуял и медведей, и недругов за версту! Грянул выстрел, и, разбрызгивая кровь, верный пес повалился на землю. Это было дико и чудовищно! Никто и никогда не позволял себе стрельбы в их маленьком поселении. Руки древнего Еремея сами собой окрепли, мушка ижевского ружьеца послушно поплыла к цели. Только и успел пожалеть дед Еремей, что некогда было перезарядить стволы. Приходилось стрелять утиной дробью, а следовало бы попотчевать неведомых стрелков чем покрупнее.
Отдача крепко ударила в плечо, и он сразу увидел, что попал. Правда, всего лишь в ногу, но выше он и не целил - все-таки помнил, какое на дворе время. Руки его ходили ходуном, в висках гулко намолачивал пульс. Следовало сдержать расплясавшиеся нервы, но он спешил, и второй заряд дроби ушел в пустоту, пронесясь над головами незнакомцев. Отпрянув к стене, Еремей переломил двустволку, достал из шкафа картонную коробку. По счастью, кое-какие запасы у него еще имелись, и дрожащими пальцами он начал доставать патроны. Несколько штук выпало из рук, покатилось по полу. Запах сожженного пороха щекотал ноздри, заставлял волноваться еще больше.
Между тем, это было всего лишь начало, и уже через несколько секунд оба выходящих на улицу окна задрожали, рассыпая по подоконникам стеклянное крошево и щепу от раздробленных пулями рам. Одна из щепок ударила Еремея в лоб, по щеке скатилась теплая струйка. Впрочем, подобных мелочей старик уже не чувствовал. С перезаряженной двустволкой он торопливо поднимался по шатким ступеням. Распахнув скрипучий люк, кое-как выбрался на чердак. Тут было темно и пыльно, но Еремей сумел бы ориентироваться здесь и с завязанными глазами. Спотыкаясь о чердачный хлам, он осторожно сунулся к запыленному стеклу, отомкнув щеколду, приоткрыл узкую створку.
«Фашисты» лежали за поленницей и явно целили по его окнам. Быстро передергивая затворы, они посылали в дом старика пулю за пулей. Нелюди, которых никто сюда не звал, легко и просто посягнувшие на его ветхое жилище.
На этот раз Еремей выцеливал значительно дольше. И даже подивился злому спокойствию, что снизошло на его седую голову. Должно быть, и впрямь в груди пробудилось нечто былое - дремлющее еще с тех боевых времен. Верно говорят, в каждом из нас живет партизан, будь то россиянин, чеченец или гражданин Ирака. Только тронь и дай повод, а там уж держись крепче!…
Прежде чем выстрелить, Еремей несколько раз повел стволами. Из-за поленицы торчала ненавистная каска, а чуть правее виднелись ноги второго нападающего. Хотелось зацепить их единым дуплетом. Без лишней перезарядки. Так все и получилось. Лишь одно мгновение разделило выстрелы, и за это самое мгновение Еремей успел скорректировать прицел, с ног лежащего переведя ружье на чужую макушку. Не будь на Левше каски, стало бы у Еремея одним противником меньше, но каска спасла злого человека. Свинец ударил Левшу, но не убил. Впрочем, даже утиная дробь с такой дистанции бьет достаточно сильно. Подобно Шнурку Левша взвыл благим матом, рухнув на землю, впился молодыми зубами в жухлую траву. А рядом уже зло ругался Мох. Он тоже получил свою порцию свинца, но в отличие от Левши и Шнурка головы не терял, - матерчатой полосой торопливо перетягивая кровоточащую голень. Конечно, раны у них были далеко не смертельные, однако хвалиться было нечем. В каких-то полминуты невидимый стрелок умудрился завалить троих разведчиков! Одного только Сему Кулака и не задел! Конечно, за околицей у них прятались еще бойцы, но откуда им было знать, какие тут начались проблемы. Лесник уверял, что никакой связи в селе нет, но мало ли что он говорил! Он и про этого снайпера никого не предупреждал. А ну как найдется в доме старикана сотовый телефон? А не телефон, так старенькая рация…