– Хотите, я сыграю вам на гитаре?
========== Глава 4 ==========
Доминик знал, что Мэттью занимался в музыкальной секции, два раза в неделю после уроков. В четыре часа он приходил к преподавателю из университета – знакомому его матери – и учился у него азам игры, делая это весьма успешно, поражая виртуозностью своей импровизации с этим деликатным инструментом. Но при этом Ховарду не доводилось ещё слышать то, о чём Мэттью так часто рассказывал ему, размахивая руками и смешно перебирая пальцами воображаемые струны прямо в воздухе, случайно задевая Доминика локтем.
– Если у тебя есть на это время, – Ховард улыбнулся ему ободряюще, и Мэттью тут же подорвался со своего места, исчезая с кухни, чтобы через несколько секунд позвать к себе в гостиную.
Незнакомая планировка дома не пугала, потому что пространство было настолько замкнутым, что Ховард поразился тому, как здесь могли жить двое, а иногда и три человека. И только попав в просторный зал, он понял, что эта комната служила и гостиной, и спальней, и местом, где Мэттью делал уроки – в углу стоял компьютерный стол, заваленный тетрадками и учебниками.
– Да, наш дом тесноват даже для одного, – Беллами заметил чуть удивлённый взгляд учителя, который тот не успел скрыть, отворачиваясь, чтобы присесть на диван в начале комнаты.
Привычный к излишнему свободному пространству, Доминик первые секунды чувствовал острый приступ клаустрофобии, сжимая резким движением переносицу пальцами рук и резко убирая, когда Беллами повернулся к нему с гитарой наперевес. Ховард боролся с желанием спросить, где же именно спал Мэттью, но заметил в последний момент кровать в конце гостиной, застеленную тёмным покрывалом. Мысль о том, что у него не было собственной комнаты, необычайно взбудоражила – это значило, что он был непривычен прятать собственные интересы от матери, всегда делился с ней увлечениями и, скорей всего, получал в ответ одобрение.
– Это не страшно, Мэттью, – Доминик не лукавил, произнося это. Если не брать в расчёт общую тесноту квартиры, здесь было прибрано и довольно уютно. – Сыграешь мне?
В ответ Беллами кивнул, присаживаясь рядом с Домиником на диван и принимая необходимую позу для игры. Ховард не очень хорошо разбирался в музыке, но и малого количества знаний хватило бы, чтобы оценить то, что он услышал первым – мягкий перелив струн, обещающий мелодичную балладу, – и Мэттью не подвёл его ожиданий, прикрывая глаза и начиная играть необыкновенно красивую песню. Если бы у неё были слова, она всенепременно рассказывала бы о потерях, которые несут люди; о том, как преодолевают их, держась по отдельности или же позволяя кому-либо вторгаться без спроса в свою жизнь.
Заслушавшись мелодией, Доминик сел удобнее, даже расслабившись и опустив руки на диван, начав поглаживать ткань кончиками пальцев, представляя, какая может быть кожа у Мэттью. От этой фантазии кровь в висках принялась стучать в бешеном темпе, но мысленный поток уже нельзя было остановить, пока он оставался уверен, что Беллами не смотрел на него, позволяя себе раствориться в музыке. Темп песни нарастал, становился вымученным и грустным, диким и кричащим о чём-то своём, что никак больше не вязалось с ласковой дружбой двух людей. Мэттью чувствовал то, что играл, отдавался процессу целиком и полностью, облизывал губы и хмурил свои красивые брови тогда, и Доминик распахнул глаза, понимая, что мог почти что почувствовать, основываясь только на предположениях, какая у него могла бы быть горячая кожа там, где кончался рост волос, а чуть ниже выступали позвонки.
– Это… невероятно красиво, – выдохнул Доминик, пытаясь успокоить дыхание. Он чувствовал себя измученным, потому что знал, что вряд ли ему будет дозволено проверить свои догадки.
– Спасибо, сэр, – Беллами открыл глаза, глядя тяжёлым и вдумчивым взглядом. И кажется, что ему было о чём рассказать и чем поделиться, но он сменил одно выражение лица другим быстро и уже через мгновение улыбнулся, смущённо почёсывая кончик носа.
Он всегда делал так, когда нервничал или чувствовал, что сказал что-то лишнее. И каждый его жест начинал казаться Доминику донельзя выверенным, хоть это и вряд ли было так, потому что Беллами был сплошной импровизацией, и этот импульс каждый раз подавал сигнал в его мозг, а уже после подключались все остальные части тела, не поспевая за мыслями.
Доминик воспользовался паузой, которую ему дал Мэттью, исчезнувший в уборной комнате. У него было несколько минут, чтобы разглядеть признаки пребывания здесь посторонних личностей. Невооружённым взглядом было видно, что Беллами следил за чистотой в доме, потому что нигде не валялось разбросанных вещей, а школьные принадлежности лежали только на столе и в углу дивана. Он увидел и школьную сумку, которую Беллами таскал через плечо, иногда сменяя её рюкзаком, когда необходимое на занятиях количество учебников превышало адекватные пределы. Но даже после недолгого анализа Ховард не заметил ничего странного – обычный дом, обычная семья, обычный недостаток родительского внимания, который Беллами компенсировал самостоятельно, убираясь, готовя на кухне, ища поддержки у старших, коим и оказался Доминик.
Но знал ли сам Ховард, что всё сложится именно так, когда принимал неловкое предложение дружбы? Подобным образом знакомятся дети на первом году обучения, тянут к друг другу руки, разглядывают лица своих потенциальных друзей и обещают, что эта связь будет с ними навеки. Но Доминик не смог отказать Мэттью тогда, и не жалел об этом, потому что тот оказался интересным собеседником, и его оценки стали лучше уже после недели их общения, когда Ховард забирал его после школы и довозил до дома, отправляясь после по своим делам.
– Я бы предложил вам посмотреть телевизор, но у нас его нет, – Мэттью явился внезапно, выглядывая из-за угла.
– Это хорошо, – отозвался Ховард. – За многие годы я так и не нашёл даже на кабельном ни одной полезной передачи.
– А как же National Geographic? – Беллами присел на диван. – BBC 1? Я любил эти каналы, когда был маленьким, а потом телевизор сломался, и на семейном совете было принято решение, что он нам вроде как и не нужен.
…не то чтобы он сейчас был взрослым.
Неловкие объяснения Мэттью забавляли, но Ховард не показывал виду, слушая внимательно и кивая с серьёзным лицом.
– Я боюсь даже представить, сколько домашней работы меня будет ждать в старшей школе, если уже сейчас её столько…
Он продолжал болтать, забравшись с ногами на диван, смешно морща нос и размахивая руками, пытаясь объяснить, сколько именно упражнений им задавали, одними только жестами, как будто Доминик не знал. Кажется, Мэттью забывал иногда, что рядом с ним находился учитель, тот самый, который заваливал учеников непомерным количеством необходимой литературы для обязательного прочтения ради их же блага. Ховард не был тираном, но и не давал послабления даже тому, кто в один осенний день протянул ему неловко руку и предложил быть другом. Товарищем, приятелем, человеком, который мог бы выслушать и помочь, и уж точно не тем, кем Доминик не очень-то и внезапно захотел стать.
Его возраст стал тем самым сигналом, и других не нужно было, потому что сложно было придумать нечто более неестественное, чем связь с ребёнком, который доверился тебе, пригласил в дом и накормил обедом. А теперь болтал о том, сколько у него было кошек в детстве, как часто он наведывался к отцу в гараж, когда тот пропадал там на весь день, а ещё о маме – главном человеке в его жизни и непоколебимом идеале. Он виделся с ней только раз в неделю, когда у той бывал выходной. В остальные же дни миссис Беллами работала до позднего вечера, оставалась раза три-четыре в неделю на сутки, и у неё не оставалось времени на Мэттью, как сильно бы она ни хотела этого.