– Может быть, вы неидеальны, – продолжил он, вставая со своего места. – Может, не слишком разговорчивы и скрываете свои истинные чувства даже от самого себя.
Знал ли Беллами?
– И я не могу сказать, как бы мне ни хотелось, что я вижу вас насквозь. Вы непонятны мне настолько же, насколько вам неясны мои мотивы. Но их нет – я весь открыт перед вами, как чистая книга, из которой одним движением вытряхнули все буквы; и обстоятельства, события и эмоции заполняют меня, делают живым и честным перед вами. Мне нечего скрывать.
Нет, не знал.
Стоило Беллами закончить свой монолог, его телефон откуда-то глухо заиграл незнакомой Доминику мелодией. Тот метнулся в прихожую, и послышалось только судорожное шуршание одежды, пока он искал разрывающийся мобильный в недрах верхней одежды.
– Мама, – он вернулся обратно, и Доминик с удовольствием отметил то, как тот улыбался, заслышав её. – Я у Криса, – он снова врал, и делал это с таким видом, что Ховард не сдержался и фыркнул, отворачивая голову, позволяя Мэттью закончить разговор хотя бы без пристального надсмотра. – Я вернусь, когда ты скажешь. Хорошо. Спасибо, мам!
И, уже обращаясь к самому Доминику, скептично глядящему в ответ, он произнёс:
– Не смотрите на меня так, сэр. Я обязательно расскажу ей, но пока что мне не хочется беспокоить её.
– Думаешь, что я – повод для беспокойства?
– Нет, но… она почти ваша ровесница, знаете?
Доминик не знал, но догадывался.
– И… наверное, вы и сами уже поняли, что папа с нами не живёт, они вроде как в разводе.
Догадка пришла не внезапно, и Ховард сжал пальцы на собственном колене от одной только мысли, что ему пришлось бы уходить от навязчивых желаний напоить его чаем, заехать вечером пятницы к ним на ужин, а после отвезти миссис Беллами куда-нибудь в торговый центр, потому что ей совершенно некому было ещё помочь…
Доминик не был бесчувственным эгоистом, думающим только о себе и о том, как подобраться ближе к какому-нибудь ученику, втеревшись в доверие. Он вообще никогда не задумывался даже о том, что могло бы быть, если бы случайно обнаружил в себе не только желание обучать учеников, но и оберегать, всячески избавляя от мелких или не очень проблем, а после найти в себе внезапное вожделение, находящееся до сих пор, к счастью, на том уровне, когда его можно было подавить парой посторонних мыслей.
– Думаю, вам было бы неловко, если бы ма начала проявлять интерес по поводу вашей личной жизни.
– У меня нет личной жизни, – Доминик усмехнулся, и Мэттью выгнул одну бровь, смешливо улыбнувшись.
– Кажется, именно я мешаю вам её налаживать, – этот ответ удивил и насторожил. – Вы говорили, что бываете в барах. Не то чтобы я знал, где знакомятся люди.
– Люди могут познакомиться где угодно.
– Так уж вышло, что вы познакомились с Джимом именно в баре, – он грустно улыбнулся.
– Так уж вышло, что я никогда не хотел познакомиться с кем-то, с кем провёл бы столько времени, – заметил Доминик. – Тебе пора домой.
– Да, – Беллами кивнул, вставая и отряхивая свои брюки от крошек, насыпанных от пиццы. – До каникул осталась всего неделя, – добавил он с хитрой улыбкой.
***
На улице было уже непроглядно темно, и Доминик включил фары, стоило Беллами устроиться на соседнем сидении, тут же скидывая свои ботинки и сгибая ноги в коленях, притягивая их к груди. Он вёл себя иногда даже диковато, но при этом умудрялся оставаться безупречно вежливым, влезая в дела Ховарда своим смешным носом и после делая вид, что он ничего дурного не делал.
– Мы увидимся завтра, сэр?
Вопрос не звучал глупо, учитывая, что по понедельникам у Доминика были уроки только у старшеклассников, и им не доводилось обычно видеться и вообще как-то пересекаться; Беллами заканчивал до обеда и уезжал домой. Ховард и сам бы не отказался хотя бы подвезти Мэттью до дома или, может быть, снова нарваться на чашку чая, но при этом не отказываться от неё. Пытаясь избегать мысли о том, что Доминику нравится быть с Мэттью наедине, он невольно представил себе не только пятичасовой чай с молоком, но и то, что миссис Беллами не будет дома. Что из этого могло бы последовать, он старался ещё меньше обдумывать.
– Обязательно, Мэттью, – ответил он, не сомневаясь в своих словах.
На подъезде к дому Беллами Доминик ощутил невероятное желание закурить, и сделал это тут же, выбравшись из машины. Он опёрся на неё локтем и с наслаждением закурил, выдыхая дым и понимая, что не делал этого несколько дней, пока боролся с самим собой и своими неправильными желаниями.
Доминик не был дураком, думающим, что нынешние дети остаются глубоко невинными и посещающими церковь с родителями каждые выходные. Большинство из них курило, не особенно прячась на задворках школы, а некоторые красочно описывали на переменах свои похождения по девчонкам, и девяносто процентов этих историй были абсолютной ложью. Ховард не помнил, каким был в пятнадцать, но его первый опыт, случившийся годом позже, достаточно чётко зафиксировался в воспоминаниях. И при этом его сознание не было непорочным, потому что гормоны играли в крови так, что не было сил их сдержать, оставалось только воровать у отца журналы и запираться в своей комнате.
Мэттью стоял рядом с машиной, опершись обоими локтями на неё так же, как и Доминик, и внимательно наблюдал. Кажется, он даже не моргал, пока Доминик втягивал дым в лёгкие, крепко зажав сигарету в пальцах. Когда фильтр начал опасно дымиться, он выбросил окурок в сторону, не испытывая никаких угрызений совести, и глянул наконец в глаза Беллами.
– Уже поздно, – отметил Доминик.
– Вы очень наблюдательны, сэр, – огрызнулся Беллами.
На улице было ощутимо холодно, и поднявшийся внезапно ветер ерошил непокрытую ничем голову Мэттью, и Доминик кивнул ему на дом, без слов намекая быстрей очутиться внутри, чтобы не заболеть и не проваляться всю неделю с температурой. И, обойдя машину, Ховард положил руку ему на плечо, сжимая пальцы на мгновение, прежде чем убрать и, пытаясь придать голосу хоть какую-то уверенность, произнести:
– Иди домой, Мэттью.
– С Днём Рождения, сэр, – быстро пробормотал Мэттью, и сердце Доминика зашлось судорожным темпом, а тепло в груди грозило растопить не только его личные льды, но и всю Антарктику.
– Откуда ты узнал?
Беллами ничего не ответил, только быстро вынул руки из собственных карманов и быстро просунул их в карманы пальто Доминика, согревая и себя, и его, улыбаясь и глядя прямо в глаза. В этом жесте было гораздо больше доверия, чем в любых словах, и Ховард зажмурился, чувствуя себя не по-зимнему горячо, ощущая эту приветливую волну, щекочущую где-то в районе копчика и поднимавшуюся с каждой секундой выше. Со стороны можно было подумать что угодно, и Доминик с радостью ухватился за эту мысль, предполагая, когда он сможет себе позволить что-то большее, чем контакт с тёплыми пальцам Мэттью – коснуться его щеки ладонью, взъерошить наверняка мягкие волосы, обрамляющие его лицо, и скользнуть на шею сзади, исчезая тут же. Все фантазии Доминика были такими лёгкими и невинными, что это удивляло его самого. Он мог вообразить себе что угодно, но с Мэттью не выходило иначе.
Беллами в последний раз сжал пальцы и убрал руки, делая шаг в сторону дома. Он улыбнулся открыто и счастливо Доминику и выдохнул почти неслышно:
– Ночь прекрасна, когда вы счастливы.
И через секунду Доминик уже разглядывал пустое место, только слыша где-то вдалеке шаги, словно это было во множестве километров от него.