Они не разговаривали почти месяц, и этот внезапный бойкот Беллами одновременно и веселил Доминика (кому тот делал хуже подобным поведением?), и расстраивал, потому что привыкание к чему-то хорошему обычно случалось довольно быстро. И внезапно для себя самого Ховард обнаружил, что общение с Мэттью раз в неделю было своеобразным глотком воздуха, пока он барахтался в темноте собственноручно созданной рутины.
Запнувшись, Ховард отвёл взгляд, глядя на верхушки деревьев, виднеющиеся за окном, и продолжил неспешно излагать свою мысль, пока ученики не начали с ним спорить, когда он намеренно сделал ошибку в описании характера героя.
– Он никогда не размышлял подобным образом, – начала быстро говорить мисс Пирс. – Но всё же ему довелось отчаянно переживать о том, что её красота для него слишком яркая, а он – излишне стар. Но я так не думаю, – она смущённо опустила глаза.
В её рассуждениях было здравое ядро, но у Доминика зачастую присутствовало на всё своё мнение, которое он держал при себе. У него имелась программа образования, заботливо выданная директором, сопровождаемая комментарием о том, что их ученики не должны при этом подвергаться давлению. Каждый из них – личность, и об этом нельзя было забывать, когда неуёмное ворчливое эго вслушивалось в их бессвязный бред.
До конца лекции они разбирали роман, и Доминику удалось закончить занятие собственным монологом о том, что жизнь циклична, а положительные эмоции иногда требуется насильно вынимать на поверхность, оперируя ими хотя бы ради своего же блага. Ученики кивали, будто бы понимая, о чём он пытался им втолковать, но он и сам не имел ни малейшего понятия. Все его слова были лишь желанием отработать свою зарплату, которую ему платили два раза в месяц, как по часам. Но это не означало, что он нёс полную околесицу, давая им возможность самим разбирать сложный материал. Он окончил университет, магистратуру и аспирантуру, и за это время успел кое-чему научиться. Посему, даже отчаянно пытаясь нести полный бред, он интуитивно правильно пояснял материал в нужном ключе.
Ученики начинали расходиться, а желание поскорей выскочить на улицу, чтобы глотнуть спасительного осеннего воздуха, выгнало и Доминика из душного здания. Он спустился по лестнице, думая о том, что неправильно относиться к работе подобным образом, но вряд ли можно было что-то поделать с этим. Усилием воли он заставил себя думать о том, что он съест на обед, потому что длинная парковая дорожка ассоциировалась у него только с Джимом, который любил поваляться на траве, пока его одежда не приходила в полнейшую негодность.
Тому никогда не требовалось повода, чтобы усесться во внутреннем дворе их дома, устраиваясь в позе изощрённого йога, начиная шутливо бормотать что-то, когда Доминик проходил мимо, улыбаясь, разглядывая красивое и сосредоточенное лицо Джима. Солнечные лучи, проникающие сквозь многолетние деревья в саду, отражались ломаным великолепием на коже, а ветер, беспрестанно гуляющий на улице, ерошил его тёмные волосы, создавая на голове полнейший беспорядок.
Доминик нашёл себя сидящим на скамейке парка, пролегавшего между корпусами школы, и ему не оставалось ничего, кроме как разглядывать учеников, лениво передвигавшихся по траве, и учителей, чинно кивающих ему, словно по команде. И он так же механически улыбался всем в ответ, кивая, здороваясь, обещая, что он всенепременно будет внимателен на проверке позавчерашней работы, что не забудет проставить дополнительный балл за сегодняшнее обсуждение, что…
Рядом присели, и Доминик посмотрел чуть влево, чтобы выцепить взглядом тёмные штаны его потенциального собеседника, иными словами – нарушителя его блаженного уединения, которое всё же отравляло его своими непрошеными воспоминаниями.
– Вы в порядке? – беспардонно поинтересовались сбоку, и Доминик глянул выше, замечая рукава ничем не примечательной тёмной куртки; он всё ещё не решался поднять взгляд, заглянув наконец в лицо тому, кто уже три с половиной недели его умело игнорировал.
– Безусловно, – на автомате ответил Ховард, кивнув и отвернувшись окончательно, чтобы бездумно впериться в удаляющуюся серую дорожку.
– Мне так не показалось, мистер Ховард, – голос у Беллами был необычайно чистый и даже звонкий, он будто сам провёл не одну лекцию, разогрев связки, и его в любой момент можно было поставить за трибуну с приветственной речью для новоприбывших, не уверенных в собственных силах.
– Что же заставило вас думать, что мои дела не очень хороши? – Доминик медленно повёл плечом и повернул голову, чтобы встретиться взглядом с собеседником.
Беллами потратил столько времени на неумелое выстраивание стены безразличия вокруг себя, но случилось какое-то особое событие, потому что он сидел рядом один и отчего-то спрашивал, всё ли у мистера Ховарда хорошо. Всё ли в порядке? У Доминика всегда был ответ на этот вопрос, потому что он не переосмысливал своё состояние уже год, замерев в одном положении, – все его мысли бились тугим узлом в голове, подкидывая ежечасно воспоминания, от которых становилось ещё горше.
– Мне не хватает вас, – наконец произнёс Беллами.
Доминик не смотрел на него, разглядывая складку на собственных брюках, носки вычищенных до блеска ботинок, серый асфальт и листья, которые медленно позли по нему, подгоняемые не слишком сильным ветром.
– Раньше вы не были таким.
– Если мне не изменяет память, вы учитесь здесь только с первого сентября.
– Мне доводилось бывать на днях открытых дверей, и на каждом из них я видел вас.
Доминик прервал своё наблюдение за учениками, вальяжно разлёгшимися на газоне, и снова посмотрел Мэттью в глаза, щурясь от солнца, выбравшегося из-за огромной тучи, грозящей пролиться ледяным ливнем после обеда.
Воспоминание о том, как увещевал господин директор о необходимости посещения подобных событий, всплыло в голове внезапно ярко. Доминика целенаправленно отправляли в школу по выходным, прекрасно зная, что он вряд ли откажет мистеру Брикману. Ховард никогда не пытался самостоятельно с кем-то заговорить в такие дни, не стремился вклиниться в каждую беседу, но при этом не забывал вежливо отвечать на вопросы, которые ему задавали беспокойные мамаши и не менее суетливые потенциальные ученики.
– Что же вы видели, мистер Беллами? – Доминик и без этого вопроса знал, что именно.
– Я видел эмоции. Настоящие, ничем не прикрытые, как сегодня. Вы рассуждаете о том, как можно сделать жизнь лучше при помощи внутренней энергии, а сами гасите её, не давая выйти ей наружу.
– Ваши замечания очень ценны, но я бы посоветовал вам следить в первую очередь за собой, – понимая, как грубо это прозвучало, Доминик сжал пальцы на ручке портфеля.
– Вы можете сколь угодно долго прятаться за резкостью, сэр, – Мэттью встал и улыбнулся ему открыто, выражая одним жестом, что его совершенно не задевало подобное к себе отношение.
Раньше Доминик и помыслить бы не мог, что мог так беспардонно указывать ученику на его место, но жизнь менялась без какого-либо разрешения, и привычки так же сменялись другими, делая его занудным и по внутренним ощущениям на десяток лет старше реального возраста.
– Вы опоздаете на следующее занятие, мистер Беллами.