— Что им надо? — спросил Васселей. — Или пришли большевикам на помощь?
— Как бы не так. Пришли как тот волк, что хотел помочь овце.
И Мийтрей стал рассказывать. Оказывается, он действительно много знал. И то, что он рассказывал братьям, была не пустая болтовня. Он сказал, что высадившиеся в Мурманске интервенты пока с красными не воюют. Они хотят защитить Мурманск и Мурманскую железную дорогу от возможного наступления немцев, которые скоро придут в Финляндию. И сперва они ударят по белофиннам, вторгшимся в Карелию и угрожающим железной дороге. Поэтому возможно, что они попытаются договориться с карелами, которых полно на железной дороге и которые готовы отправиться в бой против отряда Малма. А затем союзники, разумеется, начнут наступление на большевиков.
«Гляди-ка ты! — удивился про себя Олексей. — Все он знает».
— …Все против нас. Все заграничные государства, все царские генералы. Даже не знаешь, от чьей пули сложишь голову. Ничего не поделаешь. Надо к своим пробираться, — закончил Мийтрей.
— От волка побежишь, медведя встретишь, — угрюмо буркнул Васселей. — Я хочу быть от всего в стороне.
— Дело, брат, так обстоит, — сказал Мийтрей в ответ, — если мы, карелы, свою Карелию не освободим, нам никто не поможет. Наша свобода — в наших руках.
— А русские? Разве не помогут? Я с ними вместе воевал, я знаю их. Хорошие ребята, — сказал Васселей.
— Помогут они… — брезгливо поморщился Мийтрей. — Они сами не знают, кто бы им помог. Так вот по каким делам я теперь хожу: поднимаю карел на борьбу за Карелию. И с вами говорю как свой со своими. Только помните… — Мийтрей нахмурил брови и продолжил, чеканя каждое слово: — Если предадите, если донесете обо мне финнам, плохо вам будет, ой как плохо. Пощады не ждите. Ясно?
С каждым его словом Васселей становился все мрачнее и мрачнее, потом он оперся кулаком о стол, вскочил:
— Какого дьявола ты нас пугаешь? Мы тебя не спрашивали, кто ты и откуда пришел. Сам пришел, всякую чушь несешь, а теперь угрожаешь: «Плохо вам будет!» Тебя, что ли, нам бояться? Катись отсюда хоть в Кемь, хоть в Финляндию, хоть к чертовой матери. Слышишь?
Анни бросилась успокаивать Васселея:
— Васселей, хватит, Васселей, садись! Сядь и ты, Мийтрей. Пейте чай. Васселей ведь с войны пришел, нервы у него…
Васселею стало неловко. Он увидел, что разбуженные его криком дети испуганно выглядывали с печи, махнул рукой и сел.
— Мир как пожаром охвачен, — сказал он устало. — Ну и пусть горит.
— Ты так думаешь, Васселей? — голос Мийтрея стал спокойнее. — Когда в деревне пожар, всех кличут его тушить. Так куда ты пойдешь?
— Никуда я не пойду. Понимаешь, ни-ку-да. Ни направо, ни налево, ни назад. Я — дома. Понимаешь?
Счастье Анни длилось всего один день.
На следующий день приехал Малм.
Еще с утра прибежали Паавола и Суоминен. Суоминен принес откуда-то муки и масла и, отдав их Маланиэ, попросил что-нибудь спечь.
— Что-нибудь карельское, — сказал он спокойно. — А рыбы у вас не найдется?
— Вам только подавай, ох-ох! — вздохнула Маланиэ. — Кем же нам ваш гость-то приходится?
Все же она послала Иро за соленой рыбой.
— Только поживее все приготовь! — хмуро добавил Паавола. Потом подошел к печи, на которой лежал Васселей. — А ты все валяешься.
— А ты все командуешь, — ответил Васселей.
— Ну, встать! Отвечай как положено.
— Если я встану, то ты уже стоять не будешь, — ответил Васселей, приподнимаясь.
— Васселей, Васселей… Что ты… — Анни бросилась к нему.
— Не бойся, Анни. Я только проучу этого болвана, который не знает, как положено разговаривать со старшим по званию, — успокоил ее Васселей. — Я же унтер-офицер.
Тут подошел Суоминен и, чтобы избежать скандала, увел Пааволу.
— Дезертир ты, а не унтер-офицер русской армии, — буркнул тот, уходя.
Васселей взял на руки сына, в испуге забившегося в дальний угол на печи, прижал его к груди. Натси тоже выползла из угла.
— А мой тятька выше твоего, — похвасталась она Пекке.
— А я еще вырасту! — засмеялся Васселей.
— Не вырастешь. Большие не растут. Они только умирают, — сказала девочка.
Васселей так смеялся, что сидевший на его широкой груди Пекка чуть было не свалился.
— Ох уж эти дети. Скажут так скажут, — заворчала Маланиэ. — Как бы беду не напророчили.
— Не бойся, мать.
— Да я не за себя боюсь. Так, как ты с этим Пааволой говорил, и до беды недалеко. А если еще с Мийтреем пойдешь, то быть погибели всем нам. Я же за дверью слушала, как он тебя уговаривал.