Несколько дней Суоминен блуждал по тайге, прежде чем добрался до этой деревни. Было около полуночи, когда он осторожно подошел к крайней избе. Суоминен был усталый и голодный, но мундир его был в порядке и сам он был побрит.
Дернув за веревочку, прикрепленную изнутри к щеколде, Суоминен попытался открыть дверь, но дверь была еще и на запоре. Тогда он постучался. На первый стук никто не ответил. Постучал снова, сильнее. Послышались шаги, сонный голос спросил и по-русски и по-фински:
— Кто там? Кто?
— Дело есть, — шепнул Суоминен и облегченно вздохнул: голос ему был знаком.
Милиционеру голос стучавшего тоже показался знакомым, но спросонья он не вспомнил, кто бы это мог быть. Главное, что знакомый. И он спокойно открыл дверь.
На крыльце стоял финский солдат с винтовкой в руке. Рука милиционера привычно потянулась за наганом. Калехмайнен хотел было броситься в избу за оружием, но солдат остановил его:
— Не стоит его искать. Если стрелять хочешь, на — стреляй. — И он протянул ошеломленному Калехмайнену свою винтовку.
— Ты кто?
— Не узнаешь? Суоминен.
— Но ты же ведь…
— …лахтари. Но все равно впусти меня.
Они вошли в избу. Впереди милиционер в нижнем белье, с винтовкой в руке, следом Суоминен.
Милиционер начал неторопливо зажигать коптилку. Он возился долго. Наконец зажег.
— Что, дождь идет?
— Кажется, нет.
Милиционер натянул брюки, сапоги.
Они долго сидели молча. Потом Калехмайнен спросил:
— Ну ты как… в самом деле сдаваться пришел или как?
— Если договоримся… — улыбнулся Суоминен.
— Пожалуй, поздно уже нам переговоры вести, — заметил Калехмайнен. — Я вот…
Судя по виду Калехмайнена, он был в затруднительном положении.
— Что, не хочешь меня брать? — спросил Суоминен.
— Взять-то придется, куда же от тебя деваться, но… Утром меня одно дело ждет. Уж лучше бы ты пошел в Кевятсаари. Там ребята посвободнее, нашли бы тебе конвоира.
— Слушай, будь добр, дай что-нибудь поесть. Четыре дня я ничего не ел. По тайге шел.
Калехмайнен недоверчиво взглянул на чисто выбритый подбородок и мундир Суоминена. Но поесть дал. С жадностью уплетая хлеб и запивая его холодным чаем, Суоминен посоветовал милиционеру отправить его одного в Кевятсаари.
— Только дай какую-нибудь бумажку. И винтовку верни — вдруг понадобится.
— Можно, конечно, сделать и так, но… — Калехмайнен помолчал. — Ребята там не все знают финский. Пока ты им растолкуешь, пройдет много времени. Так-то, пожалуй, поведу я тебя. Так и договоримся. Только сперва поспим. Что же я хотел еще спросить? Да. Ты свое решение хорошо обдумал? Или, может, мне не спать, а караулить тебя всю ночь?
— Как хочешь. Обратного хода у меня нет. А ты знаешь, что ты и твоя избушка у Таккинена занесены в особый список? Лучше переберись куда-нибудь.
Суоминен укладывался на лавку. Милиционер начал раздеваться.
— Подумывал я перебраться, да все некогда. Ты, конечно, понимаешь, что тебе придется рассказать все, что ты знаешь, как положено. Но это успеется. Утром поговорим. Или, может, что-то есть срочное?
— Да вроде нет. О завоевании Карелии там идет речь.
— Старая история. — Калехмайнен зевнул, задул лампу и лег в кровать. В постели он закурил, молча попыхивал цигаркой. Потом сказал: — Да, хороший был человек… Это я об отце твоем. Я даже удивлялся, как это сын такого человека оказался у белых. Хотя ты учился в господской школе, но все-таки… Заставили они тебя, что ли?
— Нет. Сам пошел. По убеждению. Когда был у Малма в отряде, я искренне верил, что идем освобождать карел.
— Да ну? А какое убеждение тебя сюда принесло и заставило меня поднять среди ночи?
— То же самое убеждение, если на него поглядеть с другой стороны. Хочешь, расскажу? Все равно придется все рассказать.
— Давай. Только начни с восемнадцатого года. Что до того было, я знаю. Отец хотел, чтобы ты выучился, вышел в господа.