— А едоков будет поменьше, — добавил Васселей.
— Что ты этим хочешь сказать? — как всегда, насторожился Паавола.
— А то, что на войне не одни буренки своей жизни лишаются, — охотно объяснил Васселей.
Настроение у всех было приподнятое, когда собрались в избе и сели за трапезу. Наелись до отвала, покурили, отдохнули и опять сели за стол. А в котлах уже варилась новая порция мяса.
Начальство все еще совещалось. Видно, речь шла не о какой-то небольшой вылазке, а о настоящем деле.
Наконец дверь каморки распахнулась. Первым вышел Таккинен, за ним остальные.
— Ну, ребята, начинаем! — радостно объявил Таккинен.
— Сейчас?
— Нет, не сейчас, — улыбнулся Таккинен. — Надо провести еще одно собрание.
Васселей залез на нары. Надо было подумать. В голове все перепуталось. Вот уже три года он занят одной мыслью — как бы уйти от этих людей, порвать с ними. Все эти годы жизнь казалась постыдной, преступной. Все эти годы они то скрывались, то нападали из-за угла. Теперь они будут солдатами. Начнется открытый честный бой, в котором можно или победить, или быть побежденным. Вести честный бой Васселей привык. Он может кому угодно открыто, откровенно сказать, что он служил в царской армии, воевал в ее рядах. Пусть нет ни царя, ни царской армии, все равно русскую армию, ее боевые пути, победы и поражения никто не имеет права осмеивать и охаивать… Теперь он — солдат… Какой армии? Они называют ее «освободительной» армией Карелии. Они — освободители Карелии? Васселей устал ломать голову над этим вопросом и, вспомнив когда-то услышанное изречение, что правой оказывается всегда та армия, которая побеждает, перестал терзать себя сомнениями. Но тут Левонен начал свою вечернюю проповедь, и Васселея больно кольнуло при мысли, что если они победят, то, значит, и Левонен ратует за правое дело. «Ну нет, дудки! — Васселей тихо чертыхнулся. — Хоть бы сегодня этот дьявол сидел и молчал!»
Молитва Левонена на сей раз оказалась короткой: Таккинен посоветовал старику не затягивать сегодня богослужение, чтобы люди могли лечь пораньше спать.
«Крестьянин пашет, а солдат воюет, — подумал про себя Васселей. — Крестьянин мечтает об урожае, а солдат — о победе. Так что лучше будет не думать, а повернуться на другой бок и заснуть». В избе было тепло, ветер шумел в высоких елях. После плотного ужина Васселей не заметил, как сон окончательно сморил его…
Ночью Борисов разбудил обитателей избушки:
— Подъем! Пора отправляться!
Натягивая сапоги, Васселей спросил:
— Куда же мы идем? На войну или на грабеж? Ты уж, верно, забыл, как в таких случаях командуют?
— Ничего я не забыл, — буркнул Борисов.
Небо было такое черное, что на его фоне верхушки деревьев почти невозможно было различить. Лишь внизу, где земля была припорошена осенним снежком, казалось чуть светлее. Первыми вышли в путь разведчики. Через некоторое время, когда разведчики уже должны были перейти болото, двинулись и остальные.
Переправившись со своим отрядом через болото, Таккинен устроил привал, чтобы люди могли отдохнуть и вылить из сапог холодную болотную жижу. Он подошел к группе Васселея и заговорил о том, что они должны овладеть как можно большей территорией, чтобы иметь право попросить помощь у Финляндии.
— Железную дорогу будем брать? — поинтересовался Васселей.
Таккинен заколебался:
— Мы сможем прервать железнодорожное сообщение лишь временно.
— Господин главнокомандующий! — заметил Васселей. — Но разве с военной точки зрения овладеть железной дорогой не первоочередная задача?
— С военной точки зрения! — усмехнулся Борисов. — Это у большевиков во всяких реввоенсоветах обсуждаются приказы, а у нас их получают и исполняют.
Но Таккинен подмигнул Васселею.
— Вилхо прав, — сказал он. — Железная дорога дает противнику большие преимущества. Имей и мы железнодорожное сообщение с Финляндией, мы были бы намного сильнее. Но наступление на железную дорогу нам придется отложить. Сил у нас маловато.
К утру вышли к деревне Кевятсаари.
Заняв деревню, Таккинен сказал со смешком:
— Вот и первая наша победа! Мы не потеряли ни одного солдата и не истратили ни одного патрона.
Кевятсаари значит по-карельски «весенний остров». Хотя деревня и называлась островом, никакого острова не было. Сама деревня была расположена на восточном берегу губы, на другой стороне которой выдавался широкий мыс. Но весной, когда таял снег, перешеек между мысом и берегом всегда заливало водой, и мыс на три-четыре недели превращался в остров. Потом вода спадала, и мыс становился опять мысом.