— Ума у них не хватило, — обидчиво буркнул Рийко. — Все потому, что тогда таких умных Евсеев на свете не было, чтобы дать совет карелам.
— Чего ты обиделся? — улыбнулся Евсей. — В самом деле, что здесь хорошего? Болото да лес, тьма-тьмущая да сырость вечная. Холод да голод. Как человеку жить в таких местах? Что ты скажешь, Михаил Петрович?
— Я-то? — Михаил Петрович закурил. — Я-то жил бы здесь, ежели бы моя матушка не родила меня на свет кержаком да ежели бы моя Екатерина. Ивановна была карелочка, а не уралочка.
— Не знаю, какая у тебя там Екатерина Ивановна, а здесь ты, пожалуй, никакой бы не нашел, — заметил Евсей. — Здесь и девчат-то не видно. Эх! А у нас-то… Одно слово — кавалерия! Возьмем село, беляков порубаем, командир и говорит нам: «Ну, хлопцы!» А сам он, командир наш, — орел. Такие танцы устроим, а наш командир так отплясывал, что девчата готовы были на шею броситься. А какие девчата, эх… Вот так мы воевали.
— Так вот чего ради вы там воевали! — усмехнулся Нифантьев. — А как беляки, тоже плясали?
— Ты мне тут агитпроп не устраивай! — огрызнулся Евсей. — Я уже и так дюже просвещенный. Врангеля бил! Деникина бил! Панов бил… А теперь финнов бить буду.
— Просвещенный ты, да не шибко, — ответил Нифантьев. — Финны всякие есть. На нашей стороне тоже финны воюют…
— Ну ладно, ладно, — отмахнулся Евсей. — Знаю. Буржуи и пролетарии. Классовая борьба. Ежели я плохо беляков бил, тогда бы и учил меня…
— Карелы тоже разные бывают, — заметил Рийко. — Уж я-то знаю. У самого брат в беляках.
— А что за классовые противоречия у тебя с братом? — усмехнулся Евсей.
— Будет вам, ребята! — строгим голосом сказал Михаил Петрович. Все замолчали.
Рийко с пасмурным видом разбивал в каменке пылающие угли.
Помолчав, Михаил Петрович сказал:
— Сцепись в этой самой классовой борьбе лишь бедные с богатыми, так мы давно бы уже были дома. А в ней, в этой борьбе, не все так просто.
— Вон прошлый год какой-то карел всадил финку под сердце Михаилу Петровичу, — сказал Нифантьев. — Как он, Михаил Петрович, на буржуя похож?
— Да вроде нет, — улыбнулся Михаил Петрович. — Пуза у него не было.
— А кто он был? Из какой деревни? Узнали? — спросил Евсей.
— Это мы у него узнали. Потом я его и повел.
— Да кто же он был? — спросил Рийко. — Знаешь, а не говоришь. Почему?
— Кто да кто? Завел опять, — проворчал Михаил Петрович. — Упомнишь их всех! Разве ты запомнил имена всех кадетов, которых в Питере в плен брал? А бабы, что меня нашли да спасли, тоже ведь, Гришенька, карелки были. Их имен я ведь совсем не знаю. Вот так-то. Одни зло творят, а другие добрые дела делают, а имен своих не говорят…
— Чего ради мы воюем… — вздохнул Евсей. — Это-то я знаю. Вот одно, братцы, непонятно мне. Почему мы удираем да прячемся? Идем так, чтоб люди не видели. А ведь по советской земле идем. Это мы, Красная Армия. Между нами, братцы, — уж не прохлопали ли мы чего? Как дошло вот до такого безобразия?
— «Как», да «что», да «между нами»… — Рийко возмутился. — Надо прямо всем сказать, как да что. Вот доберемся до своих, — наверное, собрание там будет, вот мы и скажем, что…
— Ну конечно, там никто ничего не знает, пока Рийко не придет, не растолкует, — похлопал Рийко по плечу Нифантьев.
— Знать-то там знают… — вступил в разговор Михаил Петрович. — Но, видно, грош цена этим договорам, подписанным буржуями. Ничего! Не будет Красная Армия прятаться да шептаться, что, мол, между нами… Скоро, ребята, увидим.
— Я тоже так думаю. По своей земле ходить, да крадучись? Нет, черт возьми! — Рийко встал. — Не пора ли сменить Сашу? Может, я пойду?
— Пойдет Евсей, — сказал Михаил Петрович. — Он уже покимарил час-другой.
— Есть! — вскочил Евсей.
Саша ввалился в избушку весь озябший.
— Мороз крепчает, братцы. До костей промерз.
Он налил в кружку из чайника кипятку, достал из мешка кусок хлеба, повертел его в руках и сунул обратно. Дорога еще длинная, пригодится… А спать и так можно.
Деревья перестали шуметь. Они словно застыли, вслушиваясь, как в лесу потрескивает мороз, и присматриваясь к новому часовому, который подпрыгивал на месте, пытаясь согреться. Мороз донимал его, будто хотел испытать этого парня с юга. Но когда насквозь продрогшего Евсея на посту сменил Рийко, вдруг началась метель и мороз уступил свое место пурге, которая быстро покрыла все вокруг белой пеленой.
Пограничники вышли в путь рано утром. Пурга была им на руку, она тут же заметала следы. Небо было непроницаемо-черным, но внизу, где белел снег, было чуть светлее, так что опытный глаз различал путь. Когда вышли к зимнику, который вел из Ровкулы в Челму, Рийко пошел вперед в разведку. Начало светать, но метель не унималась. Рийко с трудом различал занесенную снегом дорогу, петлявшую среди леса. Вдруг ему показалось, что кто-то недавно прошел по дороге. Вскоре он обнаружил следы, чуть выступающие из-под свежего снега. По следам трудно было определить, куда они вели. Рийко дал знак остальной группе, и они направились по зимнику на восток. Дальше следы неизвестных путников стали еще заметнее. Теперь видно было, что эти люди тоже направлялись на восток. Судя по следам, их было немного. Но все равно следовало соблюдать осторожность. Рийко и Саша шли впереди.