— Ну, уходи, уходи отсюда. Теперь на белом свете стало слишком много ружей, — сказала Маланиэ лосихе. И ей показалось, что лосиха поняла ее слова, потому что свернула с дороги. Но до лосенка страшный смысл этих слов не дошел, он остался стоять, разглядывая стоящего перед ним снежного человека.
Лосиха вернулась, толкнула мордой лосенка в зад. Но лосенок ее не послушался. Тогда она куснула его за загривок и, подталкивая мордой, погнала упирающегося лосенка в лес.
— Так его, неслуха, — посоветовала Маланиэ. — Дай ему по попке, негоднику.
Метель усилилась, и стало совсем темно. Но деревня была близко.
— Стой! Кто идет?
За деревом стоял молодой солдат в белом халате.
— Убери ты свою пищаль, — проворчала Маланиэ. — Кто я — все знают, а вот кто ты и зачем ты тут стоишь — никому не ведомо.
— Я тебя спрашиваю, кто ты и откуда идешь. Отвечай, а то стрелять буду.
— Стреляй, стреляй, сынок. Это вы умеете.
— Ладно, не пугай бабку! — Из-за заснеженных кустов вышел второй солдат, постарше годами, и пригнул к земле направленный на Маланиэ ствол винтовки. Маланиэ он сказал: — Мы с бабами не воюем. Но если тебя подослали красные, то пеняй на себя. Пошли в деревню, там поглядим.
Маланиэ привели в ее собственный дом. Изба была полна финских солдат. Дети забились на печь, невесток заставили готовить еду на солдат, видимо только что пришедших в деревню.
— Бабушка пришла! — Дети осмелели и слезли с печи. — Гостинцы принесла?
— Принесла, принесла…
Солдат выхватил у нее кошель.
— Поглядим, что за гостинцы.
— Берите, жрите, хоть тресните, — рассердилась Маланиэ.
В кошеле оказалась пустая бутылка из-под молока, немного «весенней» рыбы и завернутый в тряпочку кусочек хлеба с примесью сосновой коры.
— Так вот что красные жрут.
В избу вкатился маленький толстопузый мужичок в черной надвинутой на глаза шапке, с маузером, болтающимся на узком ремне. Солдаты вскочили, вытянулись.
— Господин офицер…
— Вольно!
Это был командир четвертого финского батальона Антти Исотало. Он очень гордился своим именем, потому что так звали известного главаря «героев поножовщины», о котором даже в песнях пели:
— Господин офицер, — доложил солдат, задержавший Маланиэ. — Эта хозяйка задержана в лесу. Имеются подозрения, что ходила к красным.
Антти Исотало называли офицером, так как он командовал батальоном. Фактически он по званию был фельдфебель.
На маленьком лице Исотало появилось нечто вроде улыбки, его и без того узкие глаза сощурились в сплошные щелочки.
— Ясное дело, надо же мамаше повидать сынка. Ну, расскажи, хозяюшка, как там сынок поживает? Не простудился ли на таком морозе? А сынок-то, верно, все расспросил, и как дела дома обстоят, и кто гостит в деревне. Или как?
— Лишь об одном сыне я знаю, где он. О том, что в сырой земле лежит.
— Где была? Отвечай!
— За едой ходила.
— Куда?
— В лес.
— Можешь показать куда?
— Могу, да не покажу. Последнюю рыбу не отдам, хоть на месте убейте.
Тогда Натси с ревом кинулась к бабушке и начала умолять:
— Отдай, бабушка, им рыбу. А то убьют.
— За оказание помощи красным у нас расстреливают. Надеюсь, хозяйка это понимает? — грозно сказал Исотало.
— Раньше мы не понимали, а теперь вы научили…
На пороге появился запыхавшийся солдат:
— Господин офицер, главнокомандующий идет!
В избе начался переполох, хотя финны знали, что Таккинен должен сегодня заехать в Тахкониеми. Фельдфебель стал торопливо застегивать шинель.
Порывистым шагом Таккинен вошел в избу. За ним бежал его адъютант.
— Смирно! Господин главнокомандующий…
Встав также по стойке «смирно», Таккинен выслушал рапорт командира батальона. Во фронтовых условиях он обычно и не соблюдал эти воинские формальности, однако в этом батальоне он требовал их непременного выполнения.
— Вольно. Чем вы тут занимаетесь?
— Ведем допрос хозяйки. Есть подозрения, что она ходила к красным повидаться с младшим сыном. Только что вернулась.
Маланиэ достала из-за иконы бумажку, подписанную когда-то самим Таккиненом, и протянула ее главнокомандующему.
— Рад познакомиться, — Таккинен пожал руку Маланиэ. — Чего они от тебя хотят?
— Да вот орут на меня да ружьями пугают.