Нифантьев залез на печку. Рийко и Вера остались у окна сторожить сани. Они сидели у окна, перешептывались и, наверно, не столько смотрели на сани, сколько друг на друга. Караулить пулемет они предоставили одинокому месяцу, под которым плыли легкие, словно съежившиеся от стужи облака.
Пограничная застава находилась на возвышенности за рекой. Со стороны застава была почти незаметна, и, лишь подойдя к ней вплотную, посторонний человек мое увидеть среди леса утопавшую в снегу низкую избушку. От избушки уходили три лыжни — одна вдоль границы на север, другая на юг, третья вела к наблюдательному пункту, сооруженному на высокой сосне.
На другом берегу, почти у самой границы, стояла деревенька в несколько изб. Занесенная снегом, словно пребывающая в зимней спячке, она казалась вымершей. По утрам над тремя избами курились дымки, в их окошках светились слабые огоньки, от их дворов шли следы к прорубям. Остальные две избы смотрели черными проемами выбитых окон, и возле них не было видно ничьих следов.
Короткие промежутки светлого времени между утренней и вечерней темнотой были заполнены той же метелью и снегом, что и долгие ночи. Железная печка в избушке была раскалена докрасна, но поодаль от нее без шинели было холодно. На столе тускло горела керосиновая лампа.
Рийко был встревожен. В восемь вечера вернулся с обхода южный дозор. Ничего подозрительного они не обнаружили. Ребята так устали, что, поужинав, сразу завалились спать. Северный дозор обычно возвращался на час позже. Но в девять он не пришел. Не пришел и в десять. Рийко уже несколько раз выходил во двор послушать, звонил через каждые полчаса на вышку. Наблюдатель отвечал, что пока ничего не видно и не слышно. Видеть, конечно, в такую тьму невозможно, а услышать можно лишь то, что происходит поблизости. А все, что происходит в глубине леса, пусть даже речь идет о чьей-то жизни или смерти, остается тайной, сокрытой дремучей тайгой.
Если даже и случилось бы какое-то ЧП, то надеяться на помощь соседних застав бессмысленно: слишком далеко они расположены, да и людей на них раз-два и обчелся. При осмотре контрольной лыжни дозоры нередко обнаруживали следы чьих-то лыж. То они вели к границе, то от границы. Но захватить нарушителей пока не удавалось. Неделю назад один из пограничников с соседнего кордона пошел преследовать нарушителя и как в воду канул. Поисковая группа, застигнутая пургой, заблудилась в лесу и вернулась лишь через сутки. Слава богу, хоть сами вернулись…
В двенадцать с вышки позвонили, что с северной лыжни слышен скрип лыж. Скоро из пурги вынырнуло четыре фигуры. В дозор ушли трое. Значит, взяли нарушителя.
— Товарищ начальник, задержали нарушителя, государственной границы, — доложил Павлов, старший дозора. — Пришла из Финляндии.
Нарушитель оказался пожилой женщиной с кошелем за плечами. Она заговорила по-карельски:
— Век свой хожу в гости к сестре. И она ко мне ходит. И никогда нам не было дела до того, где граница и зачем она. Ох, дожили мы… Ну и времена настали…
Рийко осмотрел кошель. В нем были баранки, мешочек соли и пачка чая.
— А ты кто такая?
— Да я вон из той деревни. Татьяной меня зовут. Спроси у людей. Они знают меня.
— А ты разве не знаешь, что граница закрыта? На собрании об этом вам объявили.
— Есть у меня время сидеть на ваших собраниях, — проворчала Татьяна.
Рийко вернул ей кошель и, записав фамилию, отпустил.
— Но чтобы это было в последний раз, — предупредил он. — Если еще раз попадешься, пеняй на себя. Плохо тебе будет. Иди домой. Поди, ждут тебя.
— Некому там ждать. Одни тараканы за печкой сидят, — ответила старушка и, не попрощавшись, вышла.
— Евсей, уж не эта ли твоя красавица? — начали подтрунивать ребята над Павловым. — Чего же ты отпустил свою фею? Хоть бы обнял!..
— Обнимайте эту старую каргу сами! — огрызнулся Евсей. — Торопитесь, а то убежит.
— За эту вашу фею я вам еще задам взбучку! — пригрозил Рийко. — Всем спать. Отбой!
Но Евсей уже разошелся:
— Зачем ты ее отпустил? Мы часа четыре гнались за ней, пока догнали. А ты ей сразу — иди домой. В следующий раз я за бабами гоняться не буду. Если надо, лови их сам. А по мне, пусть идут хоть к черту. И вот что я тебе скажу, товарищ начальник: если меня не демобилизуют, то я сбегу. Осточертело уже.
— Хочешь под суд?
— Я бы им сказал — потаскайте с мое винтовку, повоюйте пять лет подряд, из них два года в этом котле, поштурмуйте всякие Келлосалми, Коккосалми и прочие салми, их тут до дьявола, а потом послужите на границе…