Так вот оно какое, твое гнездышко, «фея»!
А девушка в длинном пальто, наброшенном на плечи, с распущенными волосами, улыбалась парню, помогая снять ему шинель.
— А ты почему в пальто? — удивился он.
Девушка сбросила пальто. На ней была надета лишь ночная рубашка. Рийко решил, что в его роль входит обнять ее, но она выскользнула из-под его рук и села за стол.
— Садись к столу.
На столе стояла бутылка с какой-то прозрачной жидкостью, две чашки, нарезанное ломтиками, сало, печенье. Входя в роль бывалого гуляки, Рийко сел за стол.
Девушка налила ему чашку спирта.
— А себе?
— Не бойся — не отравлю. Какие вы недоверчивые… Всего боитесь, — засмеялась девушка, залпом осушила чашку со спиртом и, запив его водой, снова наполнила чашку. — Пей.
— Успею. А где же твоя Татьяна?
— Пошла в деревню. Не бойся — она не выдаст. Она сестра моей покойной мамы.
— Так ты карелка?
— Да, по матери. Отец у меня был финн. Ну, пей. Остальное возьмешь с собой.
Рийко выпил и пытался обнять девушку. Она прильнула к нему, но тут же встала.
— Ты раздевайся и ложись. Я сейчас приду.
Оставшись один, Рийко подошел к кровати. Сунул руку под подушку, потом под матрац. Под периной оказался браунинг. Он сдернул простыню. Перина была в больших пятнах неотмывшейся крови.
— Можно? — спросила девушка из сеней. — А то мне холодно.
— Входи.
Увидев, что простыня сдернута с перины, девушка метнулась к кровати, сунула руку под перину и, вскрикнув, бросилась в ярости на Рийко. В руке у нее сверкнул откуда-то взявшийся финский нож.
Рийко перехватил ее занесенную руку, вывернул нож.
— Садитесь! — приказал он по-фински и сдернул с окна одеяло. Это был сигнал своим.
Когда пришли Нифантьев и два бойца, Рийко велел осмотреть весь дом.
Искаженное злобой лицо уже не напоминало лицо ребенка. Дрожащими руками она налила в чашку спирта и залпом выпила.
— Дайте мне папиросу, — попросила девушка. Закурив, отшвырнула поданную ей папиросу. — Тьфу, противные. Все у вас противное! Ну, спрашивайте. А то мне некогда.
Бойцы обыскали весь дом, но ничего не нашли.
— Где Павлов?
— В проруби! — выкрикнула девушка. — Жаль, что вы спаслись.
— Одевайтесь, — Рийко бросил девушке пальто.
Но она возвела глаза к потолку и сказала отрешенным голосом:
— В таком виде я служила господу, и такой я предстану перед ним.
— Она что, помешанная? — спросил Нифантьев.
— Фанатичка, — ответил Рийко. — Одевайтесь. А то нам придется вести вас в таком виде. А там мороз.
— Убивайте тут! — заявила девушка, но стала одеваться.
— Вас зовут Кертту? — спросил Рийко.
— Для вас я Кертту. Перед богом я Импи Мухтонен.
— Мухтонен? Вы не дочь оленьего короля? — Рийко слышал это имя.
— Да, я дочь человека, геройски павшего за свободу Карелии. Моя мать тоже погибла под Коккосалми. Я мщу за них.
— Импи?[5] Имя вам дали неподходящее.
— Меня зовут Импи, и я умру достойной этого имени. Воистину, я явлюсь к избраннику моему Иисусу Христу чистой и непорочной.
…Все чаще выглядывало солнце. С крыши заставы свисали длинные хрустальные сосульки. Дни стали светлее.
После гибели Павлова ребята сильно переменились, стали подтянуты, строже к себе, они более тщательно чистили оружие, более бдительно несли службу. Заучивали положения устава, понимая, что это нужно не для того, чтобы ответить командиру, если тот спросит, а для несения службы по охране мира и безопасности своей страны.
Дни, когда приходила почта, были как праздники. Рийко получал письма от Веры. Иногда ему приходило от нее сразу два письма. Вера посещала кружок ликбеза, и Рийко наряду со школьным учителем, руководившим этим кружком, мог следить за успехами девушки в овладевании грамотой.
Пришло Рийко письмо и от Михаила Петровича. Он писал с Урала, из дома. Узнав о судьбе семьи Рийко, Михаил Петрович не мог простить себе того, что не посоветовал Маланиэ с невестками и внучатами спрятаться куда-нибудь на то время, пока не пройдут белые. Далее он писал:
«У нас начинается весна. Сколько лет я уже не пахал. Не разучился ли? Конечно, пахать теперь надо по-новому, да и техникой бы надо обзавестись, но пока приводим в порядок старые плуги. Часто думаю о Карелии. Скучаю. Да, наверно, я стал немножко карелом. Что ни говори, а столько лет воевал у вас. А ты, значит, на границе. Молодец! Теперь, конечно, совсем не то, что было тогда, помнишь? Как там Евсей наш? Передай ему привет от меня. Остепенился или еще за девушками бегает? У нас тихо. Ходим на охоту. Птицу ловим…»