— Какие гости? А кто вы такие? — спросил Ярассима шепотом.
— Мы-то? Мы — освободители Карелии! Вот почитай. Грамоту знаешь? Вот книжка. Называется «За свободу Карелии», — Васселей бросил на лавку книжонку.
Ярассима взял ее, стал перелистывать. Пощупал бумагу. Слишком твердая — на закрутки не годится. Да и зачем она ему: он ведь курит трубку.
— У нас нечего уже освобождать. Прошлый год шли тут тоже какие-то, тоже из Финляндии были, так от последнего барана нас освободили. Много всяких освободителей побывало! Одни уйдут, другие придут. И все освобождают: кто хлев от коровы, кто стол от самовара…
Васселей собрался уже уходить, но остановился.
— Говоришь, в прошлом году… В прошлом году тут проходили два финна с почтой. Из Тунгуды шли в Финляндию. Ты не знаешь, куда они делись?
— Да ведь… Нет, не знаю, не знаю.
— А может, вспомнишь?
— Откуда мне знать? Верно, были. Барашка зарезали. Чай пили. Потом говорят — перевези через озеро. Я перевез их. И они пошли. Больше ничего не знаю…
Васселей посмотрел на старика так пристально, что тот даже вздрогнул.
— Ладно, — сказал Васселей. — Не знаешь так не знаешь. Так и запомни: ты ничего не знаешь. Откуда тебе знать? И все. И больше ни слова. Много знать будешь, мало жить будешь.
Ярассима проводил гостя до крыльца. Васселей свернул за ригу и пошел в лес.
— Что же теперь будет-то? — запричитала Устениэ, когда старик вернулся в избу.
— Что будет? Гости будут.
— А кто они такие?
— Те самые… С того плота. Бандиты. А вот этот… не пойму я его.
— Чего он допытывался об этих… что шли с почтой?
— Сама слышала. Перевез я их, и они пошли. А я домой пришел. Вот и все. Поняла?
— Не было у тебя ума. Чего ты избу на отшибе поставил? Вот все бандиты и идут к нам.
— Да сама же ты все пела: «Ах, миленький, как хорошо нам вдвоем…»
— Вдвоем, вдвоем… Чего стоишь? Беги на берег, спрячь сети. А то освободят нас и от них…
Пока Ярассима убирал сети, Устениэ спрятала посуду и одежду под пол, а рыбу снесла в хлев и схоронила там. Хотела самовар тоже куда-нибудь убрать подальше с чужих глаз, но передумала: нежданный гость видел его, да еще велел для других поставить…
Когда Васселей вернулся в лес, в их группе появился какой-то незнакомый человек, еще довольно молодой, статный и крепкий, с черной, аккуратно остриженной круглой бородой.
Таккинен набросился на Васселея:
— Герой! Нализался так, что с одним красным не мог справиться. Только шум в деревне поднял.
— Одним больше, одним меньше. Не все ли равно, — махнул Васселей. — Другие тоже стреляли.
— Такие же мазилы, как и ты. А тот промчался на коне как ветер, только и видели… Что хозяин рассказал?
— Дрожит бедняга от страха. Всех боится — и красных, и нас…
Чернобородый вмешался в разговор:
— С красными старик в большой дружбе. Их он не боится.
— Спрашивал о связных. Ничего не знает о них, — докладывал Васселей.
— Врет! — заметил чернобородый. — Старик перевез их через озеро, а там их уже ждали. Одна шайка…
— А ты, верно, с ними был, раз все в точности знаешь? — не выдержал Васселей.
— Ну-ну, ты выбирай выражения, — нахмурился Левонен. — Он ведь наш человек.
— А что до тех связных… — Васселей посмотрел Таккинену прямо в глаза. — Мне лучше знать. Я был тогда здесь. Схватили их либо красноармейцы, либо милиция. Мужики тут ни при чем.
— Нет, это наши деревенские их… Я знаю, — уверял чернобородый.
Таккинен был расстроен. Красноармеец сбежал. По нему стреляли, подняли тревогу. Левонен настаивал на том, чтобы сходили к Ярассиме. Наконец Таккинен согласился. До Тунгуды отсюда далеко, так что можно попить у старика чай. Правда, он поставил условие: в деревню не ходить и у Ярассимы не задерживаться слишком долго.
Васселей уже издали увидел, как в окне мелькнуло испуганное лицо хозяйки.
— Вот черт их уже несет! — крикнула Устениэ, отпрянув от окна.
Пришельцы вошли в дом словно свои люди. Поздоровались, перекрестились. Дольше других задержался перед иконой Левонен. Кириля успел тем временем шепнуть Ярассиме: «Не бойся, своих родственников в обиду не дадим».
— Так, значит, это ты, старик, для красных баню топишь? — спросил Таккинен, который из рассказа чернобородого знал, зачем красноармеец приходил к Ярассиме.
— Так народ-то какой теперь пошел, господин начальник? — не стал отрицать. Ярассима. — В баню придут — не спросятся, из бани уйдут — спасибо не скажут.