Еще больше Ярассима удивился, когда вышли к большой избе, поставленной в густой чаще. Сколько раз он ходил в этих местах, а ему даже в голову не приходило, что тут совсем поблизости стоит настоящий дом. Срублена изба, видно, недавно: торцы желтоватых бревен были прикрыты мхом, а стены покрыты еловой корой. Изба была высокая, в ней можно было стоять в полный рост. Вдоль стен сооружены широкие нары, застланные осокой. Окно застеклено, и около него стоял хорошо обструганный стол.
После того как перекусили с дороги, поделились новостями, Таккинен велел всем собраться на полянке возле избушки.
— Мы пришли сюда не отдыхать и не сказки рассказывать, — начал он, кашлянув. Полистав блокнотик, продолжил торжественно: — Карелы! Приближается исторический момент…
Таккинен умел говорить. Если Левонен в своих речах постоянно взывал к господу и особенно прочувствованно разглагольствовал о великих карелах и свободе Карелии, порой заставляя голос дрожать или, наоборот, возвышая его и наполняя гневом, то Таккинен редко вспоминал бога и говорил ровным голосом, по-деловому, скорее даже по-военному, сжато формулируя свои мысли.
— …Финляндия допустила историческую ошибку, уступив добровольно Реболы и Пораярви русским.
— Слышишь? — шепнул Ярассима Васселею, стоявшему рядом с ним поодаль возле одного дерева. — Весь век свой ходил в Реболы и не знал, что Реболы в Финляндии.
— Слушай, — усмехнулся Васселей.
— …Карельское правительство не обладает ни территорией, ни властью. В Тарту большевики обещали предоставить Карелии автономию. И они предоставили ей свою, большевистскую автономию. Дали власть тем, кто никогда ничего не имел, кто кормился за счет других. Большевики заберут у вас последнюю корову, а взамен не дадут ничего, ибо им нечего давать. Они уже ничего не обещают, только ублажают сладкими речами о том, как много будет хлеба при коммунизме и как много будет мяса в их больших общих котлах. Вот к нам пришел новый человек из деревни, — Таккинен показал на Ярассиму. — Скажи, у тебя корова есть? Нет. Обещали тебе большевики корову?
— Нет, коровы не обещали, — ответил Ярассима. — А нетель сулили уже этой осенью дать.
— Неужели? Так уж и обещали? — засмеялся Таккинен. — Ну, жди, жди. А еще что они тебе обещали? Деньги, отрез на костюм, шелка для твоей бабы? Говори.
— Больше ничего не обещали. Только нетель.
— И ты думаешь, что получишь ее?
— Уже не думаю.
— То-то! А почему ты не веришь в их посулы?
Ярассима ответил простодушно:
— Откуда им взять ее, коли вы пришли.
Все оглянулись на старика: кто с завистью, что ему обещана нетель; кто с удивлением — как он смеет такое говорить; кто с жалостью, понимая, что старику теперь несдобровать.
— Этот человек насквозь отравлен большевистской пропагандой, — заключил Таккинен и, больше не обращаясь к Ярассиме, начал рассказывать о каких-то неизвестных собравшимся Степане Разине и Махно. «Зачем он о них?..» — морщился Левонен, но Таккинен ничего не замечал. А когда Таккинен сообщил, что Степана Разина казнили, Левонен тут же вставил, что туда ему и дорога, одним русским меньше стало. Таккинен покраснел, но решил ничего не отвечать Левонену. Он перешел к истории Финляндии и начал доказывать, что языковая и географическая общность Карелии и Финляндии обусловливает вхождение Карелии в будущем в состав Финляндии. Левонен опять счел нужным вмешаться:
— Это уж пусть сами карелы решают, как им жить, одним или с Финляндией. Сперва надо прогнать русских и прочих большевиков. Дай-ка я скажу кое-что…
На этом и кончилась речь Таккинена. Он и сам сознавал — да и Левонен его просил об этом, — что о присоединении Карелии к Финляндии пока говорить не надо: народ не поймет. Будет время — и это присоединение произойдет само собой, без долгих речей.
— Я вот о чем, — Левонен перешел на карельский язык. — Вот бродим мы, карелы, точно бездомные, вокруг своих же домов. А помните, как раньше Иванов день праздновали? Сегодня же Иванов день. Кадриль отплясывали, в гости ходили. Всего у людей полно было. А нынче не звенит кантеле, как раньше звенело, не поет народ о великих деяниях героев «Калевалы», ждет он этих деяний от нас с вами. Давайте помолимся.
Левонен долго молился. Всем хотелось поскорей лечь спать. Единственным, кто не собирался ложиться, был Ярассима. Когда Левонен кончил молиться, старик попросил отправить его сегодня же в путь: ночью легче идти, не жарко.