Девушка только улыбнулась, а ветер, подхватив с земли опавшие листья, закружил их в хороводе, по спирали устремляя куда-то вверх.
Маливьена указала в направлении одного из деревьев, на ветвях которого я и разглядел голубку. Птица выглядела совершенно здоровой и полной сил. А ещё она абсолютно не испугалась появления незнакомца.
- Возьми её, Антоша, - попросила Маливьена.
И я понял, что теперь с трудом начинаю разбирать её слова. Не успел я протянуть руку, как голубка бодро взмахнула крыльями и очутилась у меня на плече. Подруга радостно улыбнулась, и мы вышли обратно, подгоняемые порывом попутного ветра, который игриво швырнул нам вслед очередную пригоршню багряной листвы.
- Теперь ты снова дома, малышка, - сказала девушка, когда я осторожно протянул к гнезду руку с восседавшей на ней птицей.
Голубка в благодарном жесте склонила голову и скользнула по руке клювом, выражая, как я понял, своё почтение.
Сколько в этой встрече было радости, мне сложно передать словами, но от увиденного на душе стало легче. Птицы закружились и заурчали что-то на своём голубином, и даже целовались клювами, попутно выплёскивая радость взмахами крыльев.
- А ещё говорят, что зверьё не умеет чувствовать, - сказала Маливьена. - Ну, вот и всё, Антоша, - подытожила она, и по прозрачным щекам скатились искрящиеся слёзы.
- Не всё, - смотря в благодарные глаза птиц, ответил я, скрипя зубами. - Я всё равно тебя не отпущу.
Девушка открыла рот, видимо, желая что-то добавить, но слова растворились с последними контурами её лица, и уже по исчезающим губам, я прочёл: «Люблю тебя!»
Уже несколько часов подряд я сидел так же, как и в день встречи с Костей, в абсолютной тишине полумрака своей комнаты и смотрел на мертвенно пустую глыбу льда, в которой навсегда оледенело и погасло любимое сердце. Судьба, казалось, смеялась надо мной, словно оставив его в знак вечного напоминания о собственных ошибках. Я так долго гипнотизировал ледышку, что внутри неё словно что-то вспыхнуло и тут же погасло.
- Нет, приятель, ничего подобного, - подтвердил мою грустную догадку внутренний голос. - Тебе лишь показалось!
Зато у меня возникла новая идея и, схватив безмолвную ледышку, я помчался в ванную, решив окунуть куб в горячую воду, но и это не принесло результатов. Даже час спустя, под прямой струёй кипятка проклятый кусок льда и не думал сдаваться. Он будто превратился в стекло, и лишь обжигающий холод его граней доказывал обратное. Очередные попытки растопить, разбить, даже расколоть потерпели фиаско. Это было, действительно, бесполезно. Будто назло вспомнилось любимое высказывание, что я отниму сердце у каждой, которая мне понравится! И вот я, действительно, отнял! Так отнял! Ну, что теперь, счастлив, балабол?! Вот и нет, как раз с точностью до наоборот, - хотелось свернуть горы, только бы вернуть его обратно. Иногда мы совершенно не отдаём отчёта собственным словам, даже не представляя, какая сила заложена в них и какую злую шутку они могут сыграть с нами в ответ.
За спиной изрядно громыхнуло, и я услышал стук дождя. Правда, сейчас я был уверен, что этот сырой плут занялся вовсе не за окном. «Надо же, - поймал я себя на мысли, - ты поди, Антон Андреевич, и звуки различать никак научился, да вот толку-то теперь... Ведь пройденный этап жизни - не лучшее время для запоздалых открытий». Выйдя в пустой коридор, я увидел, что дверь соседней квартиры слегка приоткрыта. Смело шагнув за порог и сию же секунду промокнув до нитки, я убедился в собственных догадках. Из бездонного омута неба, которое теперь было чёрно-алым, хлестало, как из ведра. Озираясь по сторонам, я не сразу понял, что стою по колено в воде. Честно сказать, я был рад этому дождю, и он сейчас был очень кстати, казалось, небо в своём плаче выплёскивало и мои страдания, поэтому я не стал торопиться обратно. Упав на колени и раскинув руки, я пронзительно и протяжно закричал, перекрикивая шум стихии:
- Я знаю, что ты здесь, родная! Пришло время умыться твоими слезами!!!
Едва мой крик оборвался, комнату озарил яркий всполох молнии, обжигая пустые стены дочерна. Нестерпимо запахло гарью, и вместе с дождём сверху посыпало раскалёнными угольками пепла, который, оседая, прилипал к лицу тяжёлыми чёрными комьями. Это был пепел трудов моей подруги, которые после нашего ухода так и остались висеть на стенах, перед тем как их сначала промочила, а потом сожгла стихия. Вода под ногами стала тёмной и мутной, стены дымились, а местами их даже лизало пламя. Вход в ванную (и по совместительству, негласный портал в мир Маливьены) теперь и вовсе зиял обугленной аркой, через которую виднелись голые кроны деревьев, которые ветер, хвастаясь удалью, то и дело порывался вырвать с корнем. Каждым своим могучим порывом он срывал с почерневших стен недогоревшие листы и швырял высоко в небо, где их сжигали дотла всполохи молний. В груди невыносимо пылало. Пылало, как никогда раньше. На плечи вдруг навалилась знакомая нестерпимая усталость, и ей совсем не хотелось сопротивляться. Единственное, чего хотелось, - это поскорее закрыть глаза и забыться. Вспомнились былые отношения, и я, как никто другой, сейчас, понимал Маливьену и её слёзы. Ведь кому, как не мне, было хорошо известно, какой царит ураган в душе любого потерявшего свою любовь человека. И лучшим средством всегда было - сразу всё выплеснуть, а потом просто переждать, чем накапливать годами нестерпимую боль. Но сейчас это были слёзы не только одного человека, это были наши общие слёзы.
Опустив голову и протерев глаза от слепящих капель, я заметил у своих ног обугленный листочек с размытым водой рисунком. На нём были изображены парень с девушкой, обнимавшие друг друга в самом эпицентре разбушевавшейся стихии. Их лица уже были обожжены нездоровым заревом, и казалось, в следующую секунду яркая вспышка вовсе растворит их навсегда. Но, несмотря на это, они явно не собирались отпускать друг друга, желая уйти в вечность только вместе. Я очень осторожно взял рисунок и прижал к телу, чтобы хоть как-то защитить его от беспощадного буйства вокруг. Теперь у меня появился смысл сопротивляться апатии, и я уверенным шагом направился к двери.
Мне было важно сохранить этот рисунок любой ценой, ведь он был частичкой любимой девушки. Не прошёл я и метра, как что-то под ногами привлекло моё внимание. Наклонившись и протянув руку, я выудил из воды уже собственную работу с портретом Маливьены. Она и здесь всё предусмотрела! Мой подарок был бережно заключён в изящную рамку. Несмотря на то, что стекло треснуло, видимо, из-за удара об пол, оно героически продолжало защищать картинку от бушующей бури. Прихватив и его, я из последних сил ввалился в собственную комнату, и непонятная усталость окончательно свалила меня с ног.
Когда сознание вернулось, было уже утро. Я лежал на своём любимом дежурном диване рядом с поломанным столиком. Ноутбук почему-то валялся на полу. Внимательно себя осмотрев, я не нашёл ни малейших следов от ночной феерии, разыгравшейся квартире напротив. А вот спасённые мною рисунки, аккурат лежавшие рядом с диваном, своим видом доказывали обратное. Даже на первый взгляд было ясно, что бумага ещё сырая.
Еле подняв себя с дивана, я с ужасом вспомнил о старом друге Косте, возжелавшим заглянуть на огонёк. Разговор обещал быть тяжёлым и потому я был рад, что мобильный до сих пор молчал. Быть может, успею что-то придумать со столом. Хотя, что тут придумывать, проще всего будет - элементарно оплатить. Мёртвая ледышка, теперь выглядящая, как самая обыкновенная стекляшка, неподвижно стояла на законном месте и искрилась в лучах восходящего солнца. По крайней мере, случившееся ночью мне уже не приснилось. Но от этого не становилось легче, а лишь наоборот. Я вспомнил подробности, и боль от потери любимой навалилось с прежней силой.
Найдя пакетик с семенами подсолнечника, я нехотя побрёл на крышу. Заботу о птицах никто не отменял, а, кроме меня, теперь заниматься этим стало некому. Хотя, по идее, воссоединившееся семейство должно начать самостоятельно кормиться. Но тут уже дело в другом - ведь мы же стали друзьями. Птицы встретили меня с восторгом. Самочка так вообще, что заправский какаду, взлетела мне на плечо. В ответ я приветливо улыбнулся и пригляделся к птенцам. Молодняк уже порядком подрос и казался не таким уж и уродливым. Лишь лысый лоб всё ещё выдавал в птенцах пернатую поросль. Сколько же прошло времени?! И, глубоко задумавшись, я понял, что не только сбился со счёта, но и вовсе забыл какой на дворе день недели.