- Ещё один признак шизофрении! - поспешил позлорадствовать внутренний доходяга.
Я не остался в долгу:
- Подумаешь, всего какая-то шизофрения... Зато вот не скучно, и с компанией проблем нет. Точнее, теперь-то как раз есть, а вот раньше не было. И вообще, столько всего успел, книгу вот, например, надо сказать, заканчиваю, хотя в ней ещё даже конь не валялся. Да и какая, собственно, теперь вообще книга. События последних дней доказали вселенскую мудрость: баловаться реактивами искусства чревато не меньше, чем обычными. Хотя я же начал вести хроники этих самых событий, поэтому в любом случае, как минимум, их необходимо закончить. Попрощавшись с птицами, я вернулся в квартиру и решил перекусить сам, но, как и ожидалось, удовольствия от поглощения пищи не получил. Все мысли были только о подруге. Знать, что она всё ещё рядом, но увидеть, услышать и коснуться её больше нельзя, - оказалось очень жестоким испытанием. Который час я опять сидел, молча, не имея желания заняться чем-нибудь полезным, не говоря уже о чём-то грандиозном. Только смотреть на ледяную стекляшку тоже опостылело. Скажу больше, кажется, я даже начал её ненавидеть. Сейчас намного ближе беспощадного льда для меня стал рисунок Маливьены, который я, не отрывая глаз, и разглядывал, как последнюю надежду.
Неожиданно меня озарило. Схватив ручку и бумагу, я начал рисовать девушку, и каждая новая композиция буквально кричала о её возвращении в реальный мир. Всё то время, пока я рисовал, меня не покидала какая-то неуловимая мысль. У меня так и не вышло сконцентрироваться на ней, но я всё же понял: в моих рисунках определённо чего-то не хватает. Целый день, словно одержимый, я продолжал этот лихорадочный танец ручки по бумаге, пока не обессилев, свернулся калачиком прямо на полу и заснул. Точнее, теперь мой анабиоз вовсе нельзя было назвать сном. Процесс протекал очень вяло и болезненно. Мозг совершенно не желал расслабиться, непрерывно прокручивая события последних дней снова и снова. Когда я, наконец-то, открыл глаза, взгляд неожиданно упал на зеркало, на котором был чётко виден след от губной помады.
Дрёму, как рукой, сняло, и я со всех ног бросился к зеркалу. Значит, ты всё ещё здесь.
- Малиш, - приникнув к холодному стеклу, сказал я с надеждой в голосе.
С минуту я безнадёжно водил руками по безответному стеклу, ожидая новых знаков присутствия подруги, но больше ничего не произошло.
- Помни, родная, я всё равно найду способ, как вернуть тебя, - уверенно огласил я свою мысль, тем самым демонстрируя своё окончательное пробуждение.
Едва я отошёл от зеркала, грустно глядя на мерцающий за окном город, как синева оконного стекла запотела, и теперь уже на его плоскости одна за другой начали проявляться буквы - Л, Ю, Б, Л, Ю.
Я тут же схватился за мобильный и судорожно начал делать снимки, будто это как-то могло теперь помочь. Весь следующий день прошёл, как и предыдущий, с разницей только в том, что больше я не получил новых знаков от незримой подруги.
Видимо, у неё не осталось сил даже на это. И, наверное, мои рисунки не так уж и помогают. С этого момента время начало тянуться невыносимо медленно, и чем больше его проходило с нашего расставания, тем сильнее меня начинало тянуть в соседнюю квартиру. Но после той ураганной ночи меня словно что-то постоянно останавливало у самой двери. И это что-то есть страх. Самый первобытный и лютый. Теперь я боялся этой квартиры, как ребёнок огня, боялся, что отчаяние снова ухватит меня своими ледяными руками и не захочет отпускать. Вот и сейчас, простояв с минуту у порога и не решившись ступить за него, с камнем на душе я вернулся на дежурный диван. Но только я успел присесть, как на экране компа прямо на глазах по белому полю открытого листа в программе Word возникли слова: «Прощай, любимый!». Сомнений больше не осталось! Все мои потуги оказались напрасны.
В сердцах я схватил ледяной куб и снова швырнул его на пол. Ещё несколько дней в таком темпе, и, кажется, Костину квартиру можно будет собирать по кусочкам.
Кстати, о Косте, мой настойчивый друг, уже который день совершенно не торопится выполнять своих обещаний. Но не успел я подумать об этом, как чья-то сильная рука ухватила меня и как следует тряхнула за плечо!
Неужели я уже сплю?! И правда, что за столько тревожных дней сон, наконец-то, приносит покой, поэтому, перевернувшись на другой бок, я лишь отмахнулся от назойливой руки и накрыл голову подушкой.
- Кому сказал, рота, подъём! -раздался где-то над головой гневный и до боли знакомый рык.
-Отвали! - раздражённо ответил я незваному наглецу, и, прибывая в полной уверенности, что этот наглец является лишь плодом собственного спящего воображения, со всей силы пнул ногой в пространство возле себя.
- Ах, ты ж, падла! - раздался приглушённый вскрик после того, как нога ощутимо врезалась во что-то мягкое и живое. Мало того, что полквартиры мне разбабахал, так ещё и дерётся! А ну-ка, вставай, скотина неблагодарная! - раздалось ещё громче над моей многострадальной головой.
И, окончательно проснувшись, я с ужасом понял, что разыгравшаяся перебранка - вовсе не сон.
- Привет, Костя, - посмотрел я виновато на приятеля, не найдя ничего лучше, кроме как расплыться в дурацкой улыбке.
- Какого чёрта?! Какого чёрта, Антон, ты разнёс мне полквартиры?! Ты понимаешь, что придётся возмещать убытки?!
- Понимаю, - холодно ответил я другу на вполне обоснованную агрессию.
- Ладно, об этом позже, в пути объяснишься, а пока что подрывай зад и собирайся, мы уезжаем!
- Никуда я не поеду, Костян, - с вызовом огрызнулся я.
- Что значит «не поеду»? - раздражённо спросил тот. - После того, что я здесь увидел, Антон Андреевич, мне начинает казаться, что ты либо, правда, сошёл с ума, либо подсел на тяжёлую наркоту. Буквально по дороге об этом думал, захожу, и тут нате вам, пожалуйста. Да и Незабудка тогда не раз намекал, но, зная тебя, я без доли сомнения отмахивался, мол, за Антоху ручаюсь, он этой дряни - ни в жизнь. А вот сейчас, Антоша, я вижу, что с тобой, действительно, творится неладное.
- Не поеду, - настойчиво повторил я.
- Антон! - Костя снова схватил меня за плечо.
Но я грубо одёрнул его руку, не давая закончить:
- Кажется, я оплатил своё пребывание здесь?! Оплатил! За погром не волнуйся - тоже не заржавеет, а ежели потребуется, ещё и сверху накину, но за меня решать не нужно. Уж, прости, Костя, но ты мне не отец, а я не ребёнок.
Не говоря ни слова, друг теперь внимательно смотрел на меня, играя желваками.
Да я и сам понимал, что был не прав, но ничего не мог с собой поделать, возмущение захлёстывало.
- Как ты не поймёшь, Антоша, - смягчил тон настырный приятель, - речь-то сейчас вовсе не о деньгах. Я же о тебе, дурне, пекусь.
Но я уже больше совершенно не слышал друга и как завороженный смотрел на злополучной ледышку, сердце внутри которой начало отчётливо шевелиться, а через секунду сжалось и приняло форму шара, по всей своей площади ощетинившегося острыми, как иглы, шипами.
- Как же вовремя ты заехал, Константин Сергеевич! - ехидно проговорил я вслух, указывая в сторону ледышки, чтобы мой нахальный друг мог теперь во всём убедиться сам.
- Если я - наркоман, или сошёл с ума, тогда что ты скажешь на это, дружище? - с очередным вызовом спросил я у приятеля.
В ответ Костя лишь с недоумением развёл руками.
- Ты это тоже видишь?! - задал я вопрос.
- Что именно, Антон?!
- А что ты сам видишь, Костя?!
- Боже! - взорвался тот. -Ты издеваешься надо мной?!
- Нет, - взволнованно ответил я, - пожалуйста, Костя, просто скажи, что ты на самом деле видишь?!
- Я вижу чёртову стекляшку с красной хреновиной внутри, напоминающей кактус! И что из этого, Антон?!
- Значит, ты всё-таки можешь видеть его! - восторженно воскликнул я.
- Мне не очень понятны причины твоего щенячьего визга, Антоша, но зато мне теперь вполне понятны собственные сомнения в компетентности Незабудки. Похоже, эта ветхая ходячая энциклопедия сама порядком запылилась и выжила из ума, раз не может поставить диагноз явно спятившему человеку.
- Просто вспомни, что я тебе рассказывал о сердце, закованном в лёд, - продолжил я таким же невозмутимым тоном, совершенно не бращая внимания на колкости друга. - Только сейчас там не сердце, Костик, понимаешь, не сердце, а колючка, но главное - в другом. Раз ты тоже его видишь, это лишь доказывает, что я не выдумал всё.