- Я становлюсь стар, - сказал охотник, словно это все объясняло.
- Бывает, - пожал плечами Арманѝ. - Поэтому ты перестал мне доверять?
Охотник недовольно поморщился. Вампир поглупел: не понимает намеков. Раньше он ловил их с полумысли. Джонсон злился на себя, - и на собеседника. Он надеялся, что Арманѝ поймет все сам и не придется объясняться, выставляя себя не в лучшем свете.
- Я доверяю тебе, - сказал он сипло. - Дело вовсе не в этом. Наш новый мэр...
- Этот пузатый пьяница, пообещавший истребить всех вампиров города? - фыркнул Арманѝ. - Я был в его спальне в том месяце. Ужасный декор, у него вкус парвеню. Знаю, ты за него не голосовал, поэтому скажу откровенно: он совершенно несъедобен! Вместо крови - раствор кокаина в виски!
'Несъедобен' было наихудшим определением, какое вампир мог дать человеку. Хуже звучало только архаичное 'нравственно малоценный', которое Арманѝ использовал лишь однажды за годы их знакомства, - отзываясь о предыдущем мэре.
- И он храпит, как свинья, - продолжил он. - Я оставил платок со своими инициалами на его подушке...
Джонсон досадливо махнул титановым колом, прерывая словоохотливого вампира. Острие чиркнуло о дощатый пол, прорезав глубокую царапину, похожую в лунном свете на вытянутый черный шнурок.
Арманѝ вернулся к теме:
- Мы ведь уже обсуждали это: если перебить всех, ты останешься без работы. А твоей пенсии - мы считали, помнишь? - не хватит на колледж внуку и на помощь с оплатой квартиры твоей дочери...
- Если ты выпьешь их кровь, им не нужны будут колледж и квартира... - прошептал охотник, чье дыхание перехватило от фальшивого волнения из-за будущей трагедии, в возможность которой он не верил.
- Ты плохой актер, -миролюбиво заметил вампир. - Почему просто не сказать правду? Что бы там ни было, я пойму.
Джонсон облегченно вздохнул. Эта фраза Арманѝ - 'я пойму' - всегда успокаивала его, служа индульгенцией в сомнительных предприятиях, которые он проворачивал с помощью вампира. Изредка он произносил ее сам, когда вампиру требовалась деликатная помощь в его кровавых делах.
- Мое время заканчивается, - объяснил Джонсон. - Дело не в пенсии, хотя и в ней тоже... - он замялся, думая, как бы помягче выразить то, что вампир едва ли поймет, невзирая на свое обещание, - а если и поймет, то не примет.
Арманѝ выжидательно молчал. Джонсон понял, что придется все сказать самому. Вампир не угадает и не продолжит его мысль, как делал всегда. Возможно, угадает, - но промолчит, не поможет выпутаться из неловкого положения.
- В общем, - выдохнул охотник недовольно, - я хочу завершить карьеру так, чтобы город запомнил меня надолго. Навсегда.
- Хочешь под занавес убить меня, - заключил Арманѝ удивительно спокойным голосом.
- Кроме тебя, никого не осталось, - сказал охотник оправдывающимся тоном. - В смысле, другие тебе не ровня: ты - легенда, держишь город в страхе уже почти полвека... и ужасно бесишь нового мэра, - тяжело вздохнув, Джонсон набрался мужества и закончил: - Если бы я одолел тебя, я сам стал бы легендой. Плюс ежегодно растущая награда за твою голову... затем еще премия, пожизненное членство в профсоюзе и медстраховка, плюс должность внештатного консультанта мэрии...
- Плюс музей твоего имени, - ехидно продолжил вампир.
Он все-таки читал мысли. Джонсон снова покраснел - в третий раз за их встречу - и почувствовал растущее раздражение. Это даже хорошо, подумал он: если буду злиться, быстрее сделаю... Что именно он сделает, охотник не решился произнести даже мысленно. Ему было неловко перед читающим его мысли вампиром.
Арманѝ молчал. Стоявший напротив узкого чердачного окошка в потоке лунного света, заставлявшего его антрацитовый камзол искриться, он, казалось, тяжко размышлял над открывшейся перспективой. Джонсону стало стыдно. Их дружбе почти сорок лет, - и вот он ее разрушил. Если подумать, вампир не сделал ему ничего плохого, не считая пары пакостей в первый год их противоборства, когда они еще неважно знали друг друга. Уязвленный раскаянием, охотник был готов извиниться и взять свои слова обратно. Но извинения ничего не исправят: Арманѝ обладал блестящей памятью, особенно на дурное. Он никогда не забудет этот разговор.
Вампир достал зубочистку и принялся выковыривать застрявший в острых треугольных зубах клочок человеческого мяса. Он не подавал виду, но был рад, что не ему довелось поднять эту щекотливую тему. Арманѝ сам давно думал о том же: что Джонсон не вечен и что однажды настанет день, когда он не сможет выйти на охоту, - и в городе не останется охотника равного ему класса. Никого, достойного соперничества. Вампир привык к Джонсону и был по-своему привязан к нему, но отпущенный им срок действительно подходил к концу. Арманѝ подумывал о том, чтобы обратить охотника, но всякий раз отбрасывал эту идею. Вампир был из "поздних', его обратили в возрасте чуть за пятьдесят. Вот уже шестьсот лет он еженощно проклинал судьбу: нелегко быть бессмертным с простатитом, прострелами спины и экземой. Джонсону сейчас шестьдесят четыре и здоровьем он уже не блещет. Обретенное в таком возрасте бессмертие обернется наказанием. Он будет вечно винить во всем Арманѝ, - и тому вечно нечего будет сказать в свое оправдание.