Зорика подняла глаза, на подбородке у нее был суп:
— Мне страшно.
Тиннстра села рядом с ней и обняла девочку за плечи. Зорика была такой маленькой, такой хрупкой.
— И мне, — сказала она. — И мне. Но мы зашли так далеко. Мы останемся здесь на ночь и немного поспим, а утром Аасгоду станет лучше, и мы отправимся в путь. Это будет трудно, но мы справимся. — Она взглянула на меч и подумала о подарке Аасгода. Пока она ничего не боялась.
Они молча доели остаток супа, прижавшись друг к другу. В конце концов, Зорика снова заснула, а Тиннстра смотрела, как танцуют языки пламени в камине, наслаждаясь сытостью, теплом и сухостью. На данный момент этого было достаточно.
Шум снаружи разбудил Тиннстру. Она выругала себя. Как долго я спала?
— Что это? — спросила Зорика, зашевелившись рядом с ней.
— Не знаю, — ответила Тиннстра. Что бы это ни было, это не могло быть ничем хорошим. Она бросилась к окну и ахнула.
Двор внизу был полон Черепами. В центре стоял человек с двумя существами на цепях. Они щелкали зубами и рычали. Рядом с ними был Избранный на черном жеребце. Тиннстра узнала в нем человека, которого видела на Эстер-стрит.
И все они смотрели в сторону единственного освещенного окна в темном здании — окна Тиннстры.
— О, нет.
37
Джакс
Киесун
Черепа бросили Джакса, Кейна и Дрена в большую камеру под Домом Совета. Единственный свет проникал сквозь решетку в двери. Парень все еще был без сознания, но он может сгнить — Джаксу было плевать. Кейн — другое дело.
— С тобой все в порядке, сынок? — Джакс, пошатываясь, подошел к нему.
Кейн невесело рассмеялся.
— Мы в тюрьме, отец. Я думаю, «все в порядке» — это последнее, что мы можем о себе сказать. — Он проволок свое тело по полу камеры через кровь, дерьмо и солому, пока не смог прислониться спиной к каменной стене. — Но я жив. А это уже кое-что.
Джакс выглянул между прутьями. Слабый свет исходил от нескольких факелов, висевших на стенах. По всей длине подвала было около двадцати камер. Дубовая дверь закрывала один выход, стальная — другой. Рядом со стальной стояли на страже два Черепа-часовых. Да, выбраться будет нелегко. Если вообще возможно.
— Мы не сделали ничего плохого, о чем они знают. У них есть только слова Дрена, что мы Ханран. Мы можем объяснить, что поймали его на краже и это его способ нам отомстить.
Кейн вытер кровь с уголка рта:
— Это может сработать, если мы сможем убедить Дрена сказать то же самое. Не так уж много славы в том, чтобы повесить двух калек и ребенка.
Ребенка.
— Он гребаный дурак.
— Оставь его, — сказал Кейн. — Он в том же дерьме, что и мы.
— Это последнее, что нам сейчас нужно. Последняя гребаная вещь.
— Любой план летит в тартарары, как только наносится первый удар, — сказал Кейн. — Ты сам научил меня этому. Важно то, что ты сделаешь дальше.
Джакс сел рядом с сыном. Земля была холодной и влажной и воняла мочой, дерьмом и кровью. Жуки юркнули в самую глубокую тень.
— Прости, сынок. Я все испортил.
— Тебе не за что извиняться. Не за что.
Джакс вздохнул:
— Это не то, чего я для тебя хотел.
— Жизнь такова, какая она есть, отец. Это не твоя вина, и не моя. На самом деле это даже не вина Дрена. Вторгся Эгрил. Мы только были захвачены тем, что произошло дальше.
— Ты мой сын. Моя ответственность. Я должен был тебя защитить.
Дубовые двери распахнулись. Вошел отряд Черепов и остановился перед их камерой:
— Однорукий. Пойдем.
Джакс, пошатываясь, поднялся на ноги, разыгрывая свою слабость:
— Почему? Мы не сделали ничего плохого. Куда вы меня ведете? Я хочу домой.
— Мой отец нездоров, — добавил Кейн. — Мы ничего не сделали.
— Заткнись. Иди сюда, — приказал Череп.
Когда они выводили Джакса из камеры, он споткнулся и чуть не упал.
— Извините. Извините.
— Яйца Кейджа, — выругался Череп на своем родном языке. — Вы, джиане, с каждым днем становитесь все более жалкими. — Остальные Черепа рассмеялись, но Джаксу было все равно — пусть они так и думают. Никто не обращает внимания на слабых.
Когда его вывели на уровень земли, он заморгал от внезапного света. Они прошли мимо офицеров-эгрилов и работников-джиан, но никто не обратил на них никакого внимания — он был просто еще одним заключенным, которого собирались допросить. Они воткнули повсюду свой треклятый флаг и воздвигли статуи Кейджа, своего ублюдочного одноглазого и одноухого бога-пса. Джакс чувствовал, как в нем нарастает гнев. Эгрил пытается уничтожить все, что он любил — от его любимых Шулка до богов, которым он поклонялся. Пусть они делают с ним все, что хотят. Он это вынесет.