В предрассветном небе появился проблеск света, когда чернота стала синевато-багровой, но, на ее вкус, до рассвета было еще слишком далеко. Она грела руки подмышками и в тысячный раз задавалась вопросом, почему согласилась:
— Я все еще не понимаю. Я не Шулка.
— Ты нужна мне именно потому, что ты не Шулка. Без тебя я не справлюсь. — Берис сжал ее руку. — А теперь помолчи. Почти пришло время двигаться.
Они находились в тридцати минутах ходьбы от дома Тиннстры, но с таким же успехом могли находиться в другом мире. Баскет-стрит и прилегающие к ней улицы славились тем, что на них жили богатые купцы и мелкая знать. Судя по всему, каким-то образом здесь никто не пострадал во время вторжения. Ни одна бомба не упала, чтобы разрушить прекрасные фасады этих домов или уничтожить жизни внутри. Она не могла припомнить слишком много районов, про которые можно было бы сказать то же самое. Однако Тиннстра сомневалась, что даже выдающиеся жители этих домов остались невредимыми. Последовавшие за этим чистки Эгрила затронули всех. Даже богатые не избежали внимания Черепов. Хороший район для будуших поисков — если меня не арестуют сейчас.
Вспышка света на мгновение разорвала темноту. «Давай». Берис сорвался с места прежде, чем она успела ответить.
Тиннстра заколебалась. Она предпочла бы остаться там, где была, вне поля зрения, в максимально возможной безопасности, и дождаться окончания комендантского часа. Но даже она знала, что это не вариант. Убедившись, что улица по-прежнему пуста, она заставила себя встать и побежала за Берисом.
Он ждал ее у двери на полпути вниз по улице. Когда она подошла к нему, он постучал в дверь — один раз, затем два раза подряд, подождал, затем постучал еще раз. Открылась щель, ровно настолько широкая, чтобы пара глаз могла их разглядеть.
— Мы мертвые, — произнес приглушенный мужской голос.
— Которые смотрят в лицо ночи, — ответил ее брат, заканчивая строчку из молитвы Шулка.
Дверь открылась, и Тиннстра последовала за своим братом внутрь. Дверь закрылась за ней, и она снова оказалась в темноте, страх давил на нее, затрудняя дыхание.
Что-то холодное коснулось ее горла. Нож. Рука зажала ей рот, заглушая любой звук:
— Кто это? Ты должен был прийти с Герой.
Берис обернулся. Его лицо окаменело, когда он увидел нож у горла Тиннстры:
— Полегче, Пит'р. Убери нож. Она моя сестра. Она мне помогает. Я уладил это с Харка.
Нож укусил ее кожу. Ее ноги ослабли.
— Мне никто не сказал, — испуганно произнес мужчина.
— Черепа забрали Геру, — ответил Берис, — так что нам нужна еще одна девушка для контрольно-пропускных пунктов. Теперь положи нож. Я не буду просить тебя снова.
На глаза Тиннстры навернулись слезы. Она сейчас умрет. Ее горло перережет кто-то из своих. Она задрожала. Она не хотела умирать.
Затем рука и нож исчезли, и ноги Тиннстры подкосились. Берис бросился к ней, поддержал, не дал упасть.
— Клянусь Четырьмя Богами, Пит'р, — прошипел он. — Неужели ты думаешь, что я привел бы с собой кого попало?
Пит'р отступил в сторону, пряча нож за спину, чтобы он не был виден.
— Слишком многое поставлено на карту, чтобы рисковать. Черепа, блядь, повсюду. Они узнаю́т, что мы делаем, раньше, чем мы сами. — Он бросил взгляд на Тиннстру, и она могла сказать, что ему не понравилось то, что он увидел. — У нее есть кости, чтобы это сделать?
— Да, — резко сказал Берис. Тиннстра знала, что он был единственным в комнате, кто так думал.
— Твои похороны, — сказал Пит'р. Затем озабоченное выражение омрачило его лицо. — Гера знает об этом месте?
— Нет, — сказал Берис. — Только я.
— Слава Богам за это. Пошли, он тебя ждет. — Мужчина направился наверх, не дожидаясь их.
— У него нож, — сказал Тиннстра. — Если Черепа придут сюда, нас всех повесят.
— Если Черепа придут сюда, нас все равно повесят. Оружие — наименьшее из наших преступлений.
— Я не могу этого сделать, Берис, — сказала Тиннстра. — Я хочу домой. Я не та девушка, которая для этого подходит.
— Не волнуйся. Все будет хорошо. Мы скоро уйдем.
Тиннстра последовала за Берисом на третий этаж, где свет лился в коридор через дверной проем спальни. Внутри глазам Тиннстры потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к яркому освещению. Это было тесное помещение с закрытыми ставнями окнами, односпальной кроватью в углу и ночным столиком рядом с ней.
В одном углу комнаты невысокий мужчина склонился над письменным столом. Поглощенный своей работой, он не поднял глаз, когда они вошли. На кончике носа пара очков, в перепачканной чернилами руке — перо, стол завален бумагами. Он переписывал текст с одной из них на чистый пергамент.