— Что с ним не так?
— Легкие, — ответила Тиннстра. — Здесь для него слишком холодно. Мы надеемся, что более сухая погода на юге поможет ему.
Череп оглядел ее, затем снова проверил документы. Он не торопился, слишком, на взгляд Тиннстры.
Череп указал на конюшню:
— Твой фургон там?
Тиннстра кивнула, слишком напуганная, чтобы говорить.
— Открой дверь. Если все в порядке, ты можешь идти.
— Спасибо, — ответила Тиннстра. Сначала ее ноги отказывались повиноваться, но, сделав над собой усилие, она заставила их двигаться и направилась к конюшне.
— Я разберусь с ней, — сказал Череп на эгриле двоим, ожидавшим у двери. Тиннстра опустила голову, ничем не показав, что поняла. — Вы идите с остальными, я догоню, когда закончу.
— О, да? — ответил один из них со смешком. — Уверен, что справишься с полным обыском самостоятельно? Рад был бы помочь.
Череп хлопнул своего коллегу по плечу:
— Я разберусь сам.
Остальные ушли, оставив Тиннстру наедине с Черепом. Она заколебалась, не зная, что делать.
— Что случилось? — спросил Череп на джиане.
— Ты меня пугаешь, — ответила Тиннстра.
Череп захихикал.
Вспышка гнева заглушила нарастающую панику Тиннстры, когда она толкнула дверь конюшни и вошла внутрь. Она надеялась, что придет день, когда эгрилы получат по заслугам. Прекрасный день.
Холодная, темная конюшня, пропахшая овсом, соломой и конским навозом, никак не успокоила нервы Тиннстры. Она надеялась, что внутри окажется мальчишка-конюх — кто угодно, — и она не останется наедине с Черепом, но конюшня была пуста, если не считать фургона и нескольких лошадей.
— Какое-нибудь оружие? — спросил Череп.
— Ничего такого. По крайней мере, ничего такого, о чем я знаю, — ответила Тиннстра, молясь, чтобы она говорила правду. Только боги знали, что Ханран мог спрятать в фургоне.
— Сиди. Не двигайся. Поняла?
— Поняла, — ответила Тиннстра. Она сделала, как ей было сказано, и опустила голову, чтобы скрыть, как сильно она нервничает.
Череп обошел фургон, заглянул под брезент, закрывающий заднюю часть, затем направился в другую сторону конюшни. Тиннстра сидела с сердцем во рту, стараясь, чтобы ее не стошнило. Время от времени она поднимала глаза, чтобы проверить, как продвигается работа Черепа, но никогда не позволяла своему взгляду задерживаться надолго.
Она заметила, что Череп наблюдает за ней, его рука покоилась на рукояти скимитара.
Страх сжал сердце Тиннстры.
Череп подошел ближе.
Тиннстра подумала обо всех способах, которыми она могла бы попытаться убить его, если бы пришлось, — способах, которым ее научили в Котеге. Выхватить у него меч. Вонзить пальцы в солнечное сплетение. Ударить тыльной стороной ладони ему в челюсть. Вдавить его нос в мозг. Все то, чему ее учили. Все то, чего она никогда не смогла бы сделать. Потом она представила себе все способы, которыми он мог бы убить ее, и ей потребовалось все мужество, чтобы просто сидеть и не двигаться.
— Здесь ничего нет, — разочарованно произнес Череп.
Тиннстра встала:
— Теперь я могу идти?
Тыльной стороной ладони он ударил ее в челюсть, сбив с ног.
Кровь капала из ее разбитой губы на пол. Его ботинок с хрустом врезался ей в ребра, перевернув ее на спину. У нее закружилась голова, зрение то появлялось, то исчезало, и каждый вдох отдавался острой болью, пронзавшей ее насквозь.
Череп встал над ней и снял шлем. Его лицо исказилось от гнева.
— Глупая женщина. Делай, что сказано. Так будет лучше. Так будет лучше для тебя. Так будет лучше для меня. — Он бросил шлем на кучу соломы, расстегнул пояс с мечом и бросил его на пол. За ним последовали его нагрудные доспехи. Он возвышался над ней в белой майке и брюках. Он выглядел всего на год или два старше ее, как и сотня других мальчиков, с которыми она тренировалась в Котеге. Такой обычный. Мальчик, а не чудовище.
Затем она увидела выражение его лица. Вожделение и, милостивые Боги, ненависть. Он собирался изнасиловать ее и убить.
Она брыкалась, отталкиваясь от Черепа. Ей нужно было уйти. Выжить.
Рассмеявшись, он наступил ей на лодыжку, растирая ее ботинком. Она вскрикнула, но Черепу было все равно. Он расстегнул брюки:
— Ты молодец, ты живая.
На полу, в нескольких дюймах от ее руки, лежал нож, все еще пристегнутый к поясу. Что бы ни случилось, Тиннстра знала, что не хочет, чтобы у Черепа в руке был клинок.
— Я буду вести себя хорошо. — Говорить было больно. Язык казался слишком большим, а полный рот крови вызвал у нее рвотный позыв. Ее крови.
Он упал на нее. Стал ее лапать. Стянул с нее брюки, причиняя ей боль. Он держал ее за шею, когда запустил руку в свои брюки и высвободился. Слезы наполнили ее глаза, и она зарыдала, почувствовав его плоть на своей.