Тиннстра снова сложила костер и использовала кремень, чтобы его разжечь. Она смотрела, как пламя потрескивает и растет, когда она подбрасывала еще хвороста. От огня всегда становилось лучше — этому научил ее отец.
Мысли о нем вернули боль его потери: тупую, опустошающую боль в животе. Она сомневалась, что когда-нибудь смирится с его смертью.
Она встала и потянулась. Хватит тратить время впустую. Скоро рассветет, и Тиннстра никак не сможет попрактиковаться в шуликан, когда все будут бродить по лагерю.
Ее ноги скользнули в первую позицию. Обе руки взмыли вверх, а затем опустились вместе с остальным телом. Медленно и с идеальным контролем она отодвинула левую ногу назад, повернув ступню под прямым углом к телу, затем выровнялась так, чтобы обе ступни были расположены шире плеч. Она пригнулась к земле, правая рука двинулась вперед, левая — за спину и над головой. Лошадь-стойка была первой позицией, которую показал ей отец, когда она была ненамного старше Зорики. В сознании она снова была ребенком, тренирующимся под бдительным присмотром отца, изо всех сил пытающимся быть для него идеальной.
— Что ты делаешь?
Голос разрушил концентрацию Тиннстры. Она споткнулась, затем выпрямилась и обнаружила, что Аасгод пристально смотрит на нее из фургона; рядом с ним сидит Зорика. Даже сквозь туман она могла видеть его очень бледную кожу и темные круги под глазами. Но он был все еще жив. И зол.
Тиннстра покраснела, убрала прядь волос с лица, чувствуя себя глупо:
— Просто немного разминаюсь.
— Возможно, лучше не показывать всем, кто ты есть, — отрезал Аасгод. — Нам не нужно ничье внимание.
— Простите.
— Солдаты в замке обычно так делали, — сказала Зорика.
— Они были Шулка, — сказал Аасгод, его тон смягчился. — Великие воины.
— Ты Ш... Шул… Шулка? — спросила Зорика.
— Папа Тиннстры был очень известным Шулка. — Аасгод уставился на Тиннстру так, словно впервые увидел ее как следует.
Тиннстра почувствовала, что сгибается под его пристальным взглядом:
— Был. Он научил меня упражнениям.
— Он мертвый? — спросила Зорика, переводя взгляд с Тиннстры на Аасгода и обратно.
— Да. — Боль в ее груди стала острее.
— Мои мама и папа тоже умерли, — сказала Зорика, уставясь в пол.
— Ах, моя дорогая. — Аасгод обнял ее. — Ты храбрая девочка.
— Я скучаю по ним.
— Я знаю, — ответил Аасгод.
Тиннстра стояла и смотрела на них, не зная, что сказать. Если и существовали слова, которые могли бы облегчить боль Зорики, она, конечно, их не найдет. Время еще не излечило и ее саму от чувства утраты — а Тиннстре было девятнадцать лет; только Четыре Бога знали, каково это ощущать ребенку.
Аасгод поднял глаза:
— Как бы мне ни хотелось оставлять хороший костер, нам следует запрячь лошадей. Лучше отправиться в путь как можно быстрее. Нам предстоит долгий путь, а время работает против нас.
— Э-э... конечно. Конечно. — Тиннстра покраснела, чувствуя себя глупо. Им потребуется по меньшей мере день, чтобы добраться до Котеге, затем день, чтобы подняться на гору — если погода позволит.
В лагере кипела деятельность, когда они покинули его и отправились по пустой дороге. Туман еще не рассеялся, ограничивая видимость не более чем на двадцать ярдов. Они были отрезаны от мира, невидимые, одни. Снег пошел несколькими минутами позже, мягко падая, кружась на ветру, появляясь из ниоткуда и исчезая в тумане внизу. Он заметет их следы и замедлит любого, кто за ними последует.
Тиннстра правила фургоном, Аасгод сидел рядом с ней. Она предложила сменить ему повязки перед отъездом, но маг отмахнулся, заявив, что в этом нет необходимости. Тиннстра не была так уверена:
— Если вы хотите, можете отдохнуть сзади. Я с удовольствием поведу фургон сама. Я разбужу вас, если возникнут проблемы.
— Я в порядке, — ответил Аасгод. В лагере он нашел длинную палку и наклонился вперед на сиденье, перенося на нее свой вес.
— Но...
— Я сказал, что со мной все в порядке.
Вспышка огня в его глазах предупредила Тиннстру, что не надо настаивать на этом вопросе.
— Твоя стойка сегодня утром была идеальной, — сказал Аасгод. — Твой отец гордился бы тем, как хорошо ты освоила движения.
— Он серьезно относился к нашему обучению. Мы не получили никакого снисхождения только потому, что были его детьми.
— Возможно, в то время ты так не думала, но твой отец оказал тебе большую услугу.
— Теперь я это знаю. Мне кажется, я знала это даже тогда. — Ее мысли блуждали; чего бы она ни отдала, чтобы сейчас вернуться туда со своим отцом, когда все, что ее беспокоило — необходимость рано вставать утром.