Майк Шэкл
МЫ МЕРТВЫЕ
Последняя Война 1
Перевод Александра Вироховского
ЛЕГЕНДА К КАРТЕ
Aisair — Айсаир
Aldrus Ocean — Алдрусский океан
Anjon — Анджон
Gundan — Гандан
Gambril — Гэмбрил
Jia — Джия
Dornway — Дорнуэй
Drasus Sea — Драсуское море
Inaka — Инака
Kiyosun — Киесун
Kotege — Котеге
The Meigore Channal — Мейгорский канал
Miyoshia — Миёсия
Selto — Селто
Chita — Чи́та
Whuhar — Ухар
Egril — Эгрил
Soutern Road — Южная дорога
Посвящается Тинни, Дилану и Зои
Молитва Шулка
Мы — мертвые, которые служат всем живым.
Мы — мертвые, которые сражаются.
Мы — мертвые, которые охраняют завтрашний день.
Мы — мертвые, которые защищают нашу землю, нашего монарха, наш клан.
Мы — мертвые, которые стоят в свете.
Мы — мертвые, которые смотрят в лицо ночи.
Мы — мертвые, которых боится зло.
Мы — Шулка, и мы — мертвые.
Мы — мертвые.
Мы — мертвые.
Мы — мертвые.
Мы — мертвые.
Мы — Шулка, и мы — мертвые.
1
Тиннстра
Котеге
Тиннстра держала нож в трясущейся руке. Это был маленький клинок, который она с легкостью украла в арсенале, изготовленный из лучшей ризонской стали и острый, как бритва. Идеально подходит для того, что ей нужно сделать. Идеально подходит для ее маленького запястья, ее маленькой вены.
Она сидела в своей комнате в Котеге. Места едва хватало для крохотной кровати, на которой она сидела, маленького письменного стола и стула у окна, а также камина, набитого дровами, несмотря на летнюю жару. Она сказала себе, что пот по ее спине течет из-за жары, но это было ложью. Страх. Именно страх заставлял ее руки трястись. Именно страх сделал самоубийство единственным вариантом, единственным выходом из положения. От нее не ускользнула ирония судьбы: девушка, боящаяся умереть, собирается покончить с собой.
Снаружи было тихо. Вечерняя трапеза закончилась, и большинство студентов, должно быть, занимались или наверстывали столь необходимый им сон. В обычную ночь Тиннстра тоже занялась бы этим, но это была необычная ночь.
Когда Тиннстра приехала в Котеге три года назад, она никак не ожидала, что все так закончится. В конце концов, мальчиков и девочек из лучших семей Шулка привозили сюда для обучения с шестнадцатилетнего возраста, а Тиннстра происходила из самой лучшей семьи. Ее отец, мать и трое братьев окончили Котеге с отличием и сделали выдающуюся военную карьеру. Никто не думал, что Тиннстру ждет другая судьба. Никто не думал, что она трусиха.
Теперь от правды никуда не деться. Больше никакого притворства.
Она посмотрела на свое предплечье. Она знала, где резать — Котеге научил ее этому. Знание анатомии человека делало убийц лучше. Прямо от верхней части предплечья вниз к запястью. Это будет немного больно, но ненадолго. Она потеряет сознание от потери крови еще до того, как боль станет слишком сильной.
Колокол пробил час. Времени больше не было. Они придут за ней. Она крепче сжала нож и попыталась успокоить руку.
Письмо к отцу лежало на столе. Она извинялась, умоляя его о прощении. Он направлялся в Гандан на севере вместе с остальными членами ее клана, чтобы сразиться с Эгрилом. Может быть, он уже там. К тому времени, когда он узнает о ее смерти, от Тиннстры не останется ничего, кроме пепла. Она знала, что это разобьет ему сердце, но лучше так, чем опозорить его имя. Ни у одного отца не должно быть такой дочери.
Она прижала нож к коже, рыдание сотрясло плечи. Ещё нет. Скоро. Если бы только она не была так напугана. Она не хотела умирать. Другого выхода просто не было. Не такого, который она могла видеть.
Ее сердце бешено колотилось. Пот щипал глаза, и она изо всех сил постаралась сморгнуть его, сосредоточившись на том, чтобы успокоить дрожащую руку. Будет намного больнее, если бы она не будет точной. И потребуется больше времени, чтобы истечь кровью. Она этого не хотела. Все должно закончиться быстро и безболезненно.
Нож холодил кожу, его лезвие было острым. Нужно только нажать, и лезвие сделает свою работу. Покончить со всем этим. Просто нажать и прорезать. И все же она не могла заставить свою руку что-либо сделать.
Желудок сжался. Подступившая желчь обожгла ей горло. Она проглотила ее, проклиная свою слабость. Она должна это сделать. Это было все, что у нее оставалось, единственный путь. Она не могла потерпеть неудачу, еще и в этом.
Стук в дверь заставил ее подпрыгнуть: «Кадет Тиннстра, пора». Мужской голос. Не тот, который она знала. Один из охранников генерала. Она не ответила. На мгновение затрепетала надежда, что он может подумать, что она ушла, и оставить ее делать то, что она должна была сделать.
Он постучал снова:
— Пошли. Старик ждет.
Времени резать запястье уже не было. Она поднесла нож к своему сердцу, приставила острие к груди. Смерть будет мгновенной. Ее уже никто не спасет. Никакого бега в лазарет в последнюю минуту — даже если этот шулка вышибет дверь. Она закрыла глаза. Сделала еще один вдох. Время умирать.
Охранник постучал снова:
— Откройте дверь, кадет.
Она вцепилась в нож обеими руками, но дрожь только усилилась. По лицу текли слезы. Она не могла этого сделать. Она должна это сделать. Просто нажми. Во имя Четырех Богов, нажми. Покончи со всем этим, ты, гребаная тупая трусиха.
Охранник заколотил в дверь:
— Перестаньте валять дурака. Я больше не буду спрашивать.
Тиннстра уронила нож, который с грохотом упал на каменный пол:
— Я иду.
Она опустила рукав, вытерла глаза и надела свою кадетскую форму: темно-черную с серебряными пуговицами, застегнутую в соответствии с правилами и вычищенную. По крайней мере, Тиннстра выглядела умной, если не больше. Может, она и была худшим кадетом, но она знала, как одеваться. Однако было невозможно скрыть то, что она плакала.
Она вздохнула, отперла замок и распахнула дверь. Охранник генерала стоял в дверном проеме с таким видом, словно был в одной секунде от того, чтобы вышибить дверь сапогом. Его нагрудник был так отполирован, что она могла видеть в нем свои красные, воспаленные глаза. Его шлем с голубым плюмажем по центру выдавал в нем представителя клана Мизу. Не клан ее отца. Не ее клан. Она не знала, хорошо это или нет.
— Пошлите. Вы опаздываете.
Тиннстра не пошевелилась. Она была слишком напугана даже для того, чтобы идти.
В конце концов, он схватил ее за руку и потащил наружу. Он заставил ее двигаться по коридору, толкая и фыркая от отвращения. Тиннстра знала, что он чувствует. Она тоже чувствовала отвращение. Она подумала об этом маленьком, идеальном ноже, лежащем на полу ее спальни, и пожалела, что у нее не хватило смелости им воспользоваться. Теперь уже слишком поздно. Еще одна упущенная возможность.
Они подошли к главной лестнице и спустились вниз, проходя мимо кадетов, возвращавшихся в свои комнаты. Она не смотрела ни на кого, но знала, что они за ней наблюдают, могла слышать их шепот. Они все знали. Каждый знал.
Кабинет генерала находился в восточном крыле. Один долгий путь позора. Щеки Тиннстры всю дорогу горели, ноги подкашивались, и она была уверена, что вот-вот упадет.
Они прошли через центральный атриум с его длинными окнами, выходящими на плац. В дневное время там обычно тренировалась по крайней мере одна рота кадетов в полном боевом снаряжении, отрабатывающая легендарное построение фаланги Шулка: щиты сомкнуты, образуя неприступную стену, шестифутовые копья ощетиниваются смертоносной изгородью. Они двигались как единое целое, вперед, всегда вперед. Два шага. Удар. Два шага. Удар. Организованный. Эффективный. Смертоносный. Была причина, по которой за семьсот лет ни один враг ни разу не победил Шулка в битве. Их учили быть непобедимыми. Лучшими из лучших. Храбрейшими из храбрых.
Неудивительно, что Тиннстра не вписывалась в эту компанию.
Но разве я не права? Только потому, что не хочу погибнуть в какой-то дурацкой битве? Моя жизнь должна чего-то стоить. Она оглянулась на охранника. Почему у него не было таких же страхов? Она знала молитву Шулка, обет, который они все давали. Для нее это не имело никакого смысла. Мы действительно мертвые. Ну, а я — нет. Я хочу жить. Неудивительно, что она не смогла покончить с собой.
Два охранника в полном вооружении стояли на страже перед кабинетом генерала. Меч на бедре. Копье в руке. Глаза смотрят прямо перед собой.
Дверь открылась. Теперь выхода нет.
— Иди, — сказал ее охранник. — Лучше всего покончить с этим. — Она подняла на него глаза и увидела печаль в его глазах. Может быть, у него была своя дочь. Наверное молился, чтобы она не стала такой, как Тиннстра. Это был худший страх Шулка как родителя: иметь труса в качестве ребенка.
Она вошла в кабинет генерала, дыша с трудом и чувствуя, что ее тошнит.
Генерал Харка сидел за своим столом, скрестив руки. Слава Четырем богам, он был один. Он наблюдал, как она вошла, видел, как она вздрогнула, когда за ней закрылась дверь. Не было ни улыбки, ни приветствия, ни подтверждения того, что она знала его всю свою жизнь. В этой комнате он не был самым близким другом ее отца. Он не был ее крестным отцом. Он был командиром Котеге.
И он пугал ее до смерти.
Его волосы были завязаны в косичку и собраны в пучок на макушке, как это было принято у Шулка, подчеркивая его острые скулы. На столе горела свеча, но свет не падал на его лицо. Только глаза блестели, но, казалось, он смотрит прямо сквозь нее.
Его кабинет был прост. На одной стене висело знамя — зеленое, со знаком скрещенных копий его клана, Инарен. Его меч свисал с крючка на другой стене. Предназначенный для владения одной рукой, клинок был около тридцати дюймов длиной, обоюдоострый и чаще всего применялся для нанесения ударов при схватке вплотную. Основным оружием Шулка было копье. Меч предназначался для мокрой работы, когда ты смотрел кому-то в глаза, в безумии, которое наступало после того, как фаланга выбивала жизнь из своих врагов, и оставалась только зачистка. Шлем Харка — золотой, обозначающий его звание генерала, с зеленым плюмажем, символизирующим его клан — лежал на столе.