А уж как я не уверен! Уууу!
— Миша, как только тебя обнаружили. Я сразу организовал операцию по спасению.
— На какой день?
— На третий. Миша, нужна была разведка. Потом подтянуть надежных людей. Мы к тому времени поняли, что крыса в НКВД. Надо было брать и ее, и подельников.
— Я понял, Артур, проехали. Скажи, какая у нас всё-таки программа? Покупки, потом жратва? Я из-за поездки обед пропускаю. А там котлету дают. С гречкой или картофельным пюре.
— Ты, Миша, в своем репертуаре. Сначала куафюр!
До центра столицы мы так и не доехали. А остановились у небольшой парикмахерской, с неприметной вывеской, на которой значились ножницы.
— Артур. Я уже был у моэля[2] в детстве. Зачем еще и сейчас? Мне дорог каждый миллиметр!
— А? Чего? –не въехал Артузов. Заработался, бедняжка!
— Ну ты меня привез на обрезание, судя по вывеске!
Артур отвесил мне подзатыльник.
— Дурак ты, Кольцов, и шутки у тебя дурацкие! Тут последний мастер куафюра в столице проживает. Мужского куафюра. К нему половина аристократов до революции бегала.
— А сейчас что, бегает половина гегемона? — с самым невинным видом интересуюсь, за что получаю еще один подзатыльник и меня вталкивают в двери.
А тут довольно приятно. Чистенько, пахнет хорошим дорогим парфюмом. За креслом вижу невысокого соплеменника Кольцова, которому уже лет семьдесят. Правда, руки евойные не трясутся, никаких признаков старческого маразма или Альцгеймера сходу не видно.
— Мордехай Моисеевич, прошу вас, надо сделать из этого чучела человека.
— И как всегда, вы, Артур, спешите и у вас нету времени на поговорить…
Артузов пожимает плечами, а я понимаю, что репутацию Христиановича необходимо спасать. Лицо куафериста отражает вселенскую скорбь. Я быстро состраиваю такую же физиогномию, дабы видом своим не приводить нашего выдающего специалиста в расстройство. А то все эти великие мастера — тонкие и эмоционально нестабильные творческие личности.
— Скажите мне, уважаемый, а разве вы не моэль? Если бы у вас на вывеске были иголки с нитками, так я понял бы, что тут что-то шьют, если бы ножницы и расческа, то тут стригут волосы и на голове, а если просто ножницы, то остаётся только один вариант!
— Юноша, поживите с мое, и вы увидите, что не важно, чего нарисовано на вывеске. Главное, что она есть!
— Что, таки сэкономили? За расческу надо было доплачивать?
— Эту вывеску я рисовал вот этими руками, которыми сейчас буду разбираться с вашими жесткими волосами. Б-же мой, это же сущее наказание, а не волосы! Моя Сарочка из таких вот волос делает щётки для вычёсывания собак! Как вы общаетесь с барышнями? Вы же их царапаете!
За всеми этими причитаниями меня усаживают в кресло и покрывают белой простыней. Парикмахер при этом радостно улыбается. Затурканный Артузов ему не собеседник, а тут есть на ком поупражняться, так отчего же нет? Руки мастера порхают у моего лица. Потом он исчезает, кажется, что его нет, только щелканье ножниц, короткие, выверенные движения рук, артистические взмахи расчески. Н-да уж… следить за настоящим мастером своего дела — это своеобразное удовольствие.
Преображенный до узнаваемости, удовлетворенный легкой интеллектуальной пикировкой с Мастером куафюра, подталкиваемый в спину чуть-чуть отошедшим от тяжких дум Артузовым я наконец-то выбрался в дальнейшее плаванье по местам, где надо тратить деньги. Вторым пунктом стало посещение ресторана. Прага любезно открыла свои двери, швейцар, узнавший, видимо, Артура, чуть скривился, глядя на мой прикид, он в целом был целым, но далеко не парадным, но почему-то мой шеф решил, что лучше поесть до покупки костюма, а вдруг я оный соусом заляпаю? Нехорошо! Отъевшись в своё удовольствие (а вкусно поесть я уже забыл, когда это было: в Гишпании было не до еды, а по приезду сразу стало не до еды. Отдав гурманству своё, мы вышли из обжираловки, и отправились прямиком в Мюр и Мерлиз, простите, он же ЦУМ, но многие москвичи всё ещё называют его по старинке. Там мой Вергилий потащился куда-то вглубь местных закромов, пока не нашёл маленькую коморку с сухонькой старушкой.
— Это он? — спросила старушка, погасив бычок сигаретки в хрустальной пепельнице. По всей видимости, она обращалась к Артузову. Тот кивнул и бабулька, божий одуванчик, куда-то исчезла. Появилась она минут через пятнадцать, притащив полный комплект: костюм-тройку, рубашку, ботинки, шляпу и теплый плащ, что по мартовской погоде лишним не окажется. Примерочная оказалась прямо тут. Не стесняясь, я быстро сверкнул семейными трусами по самой последней моде, быстро переоделся. На удивление, всё подошло и село, как влитое. Артур рассчитался, и мы вышли из универмага, причём мне в этом виде хоть под венец. Нет, у меня были очень хорошие костюмы, добротные, один я привёз из Германии, второй мне построили в Литве, но до этого всего им было как до неба раком… простите, вырвалось.
— Зинаида Витольдовна профессионал. Поверь мне, работала костюмером в императорских театрах. У неё глаз-алмаз. Периодически обращаемся, по нужде и по службе. — пояснил мне Артузов.
До времени приема оставалось еще почти два часа, мы заехали на службу, я провёл их в кабинете шефа, стараясь не мешать ему работать. А ровно без трёх минут пять мы вошли в приемную Сталина, поздоровавшись с неизменным секретарём. Поскрёбышев был на месте и готовил какие-то материалы, печатал что-то на пишущей машинке. Впрочем, времени присмотреться к нему у меня не было. Поговаривали, что он имел серьезное влияние на вождя, готовил массу документов, проектов, от его формулировок зависело и окончательное решение Хозяина. Так это или нет, мне пока что было неведомо. Но тут стук машинки стих, секретарь вошёл в кабинет вождя, после чего вышел, произнёс:
— Заходите, вас ждут.
Несмотря на то, что это у меня была не первая встреча с Иосифом Виссарионовичем, всё равно мандражировал, не без того. Но только зашёл в кабинет, как мандраж исчез — не до того стало. Сталин стоял в дальнем углу кабинета, за своим рабочим столом, в руке сжимал трубку, из которой шёл лёгкий дымок. Он выглядел совершенно спокойным, наверное, это мне и помогло чуть-чуть расслабиться. Мы поздоровались, он приветливо кивнул головой, после чего сделал глубокую затяжку, от которой угол кабинета затянуло ароматным дымом.
— Скажи, товарищ Кольцов, как ты видишь своё будущее?
От такого вопроса я, несомненно, опешил. Да, это меня очень волновало и я, будучи на реабилитации, много думал об этом. Но чтобы вождь так сразу взял быка за рога? Я такого не ожидал, но и долго молчать казалось мне неправильным.
— Товарищ Сталин, для меня этот вопрос более чем актуальный. В ведомстве товарища Артузова я не работаю, а подрабатываю. Заниматься снова журналистикой… понял, что это меня не привлекает. Совершенно не привлекает. Я хотел бы попробовать себя в строительстве. Насколько я знаю, панельное массовое строительство у нас так и не пошло пока что… Тут всё понятно, страна готовиться к войне. Но тем не менее, надо понимать, что СССР — это визитная карточка социализма. И рабочий должен жить у нас не хуже иностранного, а лучше его. В таком случае и нужные специалисты из других стран у нас задержаться и будет создан задел по хорошим профессионалам на время войны. Если мы не допустим врага на наши земли, то и не надо будет тратить огромные средства на восстановление городов и предприятий, не будет необходимости переброса промышленности за Урал. Кроме того, у меня есть что предложить военным. И оно тоже касается модульного строительства.
— Интересно, что же ты предлагаешь военным?
— У нас это называют «зубы дракона». Фактически, это железобетонные пирамиды высотой до двух метров, хотя и метр восемьдесят тоже будет неплохо. Они соединяются при помощи стальных тросов и устанавливаются перед позициями на танкоопасных направлениях. Преодолеть такой рубеж крайне сложно, а если его еще укрепить минными полями перед ним, то он вообще становится крайне труднопроходимым.
— Нарисуй, интересно. — передо мной оказалась ручка-самописка и несколько листов бумаги. Я быстро изобразил один зуб дракона и схему трех линий таких укреплений.Потом нарисовал куб с прорезью.